Петр III

Екатерина характеризовала дядю как человека непорядочного, считала, что он вкрался в доверие к её жениху и «тот стал сам просить тётку и графа Бестужева, чтобы постарались ускорить его совершеннолетие»².

Казалось, великая княгиня должна была остаться в стороне от развивающейся интриги. Но на неё давила мать, которой, в свою очередь, посылал из Стокгольма инструкции старший брат. 20 августа он писал: «Признавая охлаждение между мною и великим князем чрезвычайно опасным для нашего дома, считаю необходимым предупреждать все внушения, которые сделаны... ему против меня. Я уверен... что вы приложите к тому все свои старания. Я требовал того же и у великой княгини по вашему совету»³

.

Ключевое слово: «требовал». Так, во многом помимо воли, просто из повиновения матери и дяде, великая княгиня вовлеклась в чужую и ей лично невыгодную игру. Никакой пользы от того, что штатгальтером станет Брюмер, она не получила бы. Напротив, только лишний раз разозлила бы жениха. И Екатерина очень скоро это поняла.

Однако принц Август уже восстановил её против себя. Он понимал, что на девушку давит мать, и попытался внушить племяннику, что мужчина должен уметь поставить женщину на место. Мемуары Екатерины так и дышат раздражением: «Принц Август и старые камердинеры, любимцы великого князя, боясь, вероятно, моего будущего влияния, часто говорили ему о том, как надо обходиться со своею женою»⁴

. Под руководством родственника жених стал вести себя «как грубый мужлан».

Будь великая княгиня уверена в привязанности царевича, она бы непременно попробовала отвратить его от кандидатуры дяди Августа. Скорее всего, именно об этом и просил её Брюмер в разговоре, который выглядит как чисто воспитательный, поскольку суть опущена: «Помню, что гофмаршал Брюмер обращался ко мне в это время несколько раз, жалуясь на своего воспитанника, и хотел воспользоваться мною, чтобы исправить и образумить великого князя; но я сказала ему, что это для меня невозможно и что я этим только стану ему столь же ненавистна, как уже были ненавистны его приближённые»⁵.

В борьбе за пост штатгальтера жених и невеста чуть не оказались по разные стороны политических редутов. Но царевна вовремя отступила — ей незачем было рисковать ради Брюмера и ссориться с Петром накануне свадьбы. А вот сам юноша не без помощи Бестужева устроил настоящий фейерверк. Даже мысль назначить злодея-гофмаршала правителем Голштинии казалась ему противна. Как бы ни был забит и запуган великий князь, он, что называется, упёрся в землю всеми четырьмя лапами. В постоянных стычках с Брюмером Пётр, по словам Штелина, «привык к искусству ловко возражать и к вспыльчивости, от которой совершенно похудел». В то же время мальчик боялся кулаков и, когда на него нападали, не сразу вспоминал, что он принц и дворянин. Профессор описал отталкивающий случай, произошедший в Петергофе в 1745 году, незадолго до совершеннолетия наследника. Автор не говорил, из-за чего случилась очередная ссора, однако главной темой разногласий в тот момент было штатгальтерство. Вероятно, обер-гофмаршал требовал от воспитанника исполнения воли регента, а тот огрызался.

«Брюмер вскочил и сжал кулаки, бросился к великому князю, чтобы его ударить. Профессор Штелин бросился между ними с простёртыми руками и отстранил удар, а великий князь упал на софу, но тотчас опять вскочил и побежал к окну, чтобы позвать на помощь гренадеров гвардии». Штелин сумел удержать ученика, ведь стань происшествие известным, в первую очередь пострадала бы честь самого мальчика. А Брюмеру сказал: «Поздравляю, что вы не нанесли удара его высочеству и что крик его не раздался из окна. Я не желал бы быть свидетелем, как бьют великого князя, объявленного наследником российского престола». Эти слова, как видно, пробудили в Петре если не смелость, то сознание поруганной чести. Он побежал в спальню, вернулся оттуда со шпагой и обратился к обер-гофмаршалу: «Эта ваша выходка должна быть последней: в первый раз, как только вы осмелитесь поднять на меня руку, я вас проколю насквозь»⁶.

После описанной стычки Пётр окончательно отдалился от старых наставников. «С этого времени великий князь ни с одним из этих обоих своих наблюдателей не говорил ласкового слова и обходился с ними с большой холодностью»⁷

, — отмечал Штелин. Его слова полностью подтверждала Екатерина: «Мне тут стало ясно, как день, что все приближённые великого князя... утратили над ним всякое влияние... Граф Брюмер и старший воспитатель видели его только в публике, находясь в его свите»⁸.

Наследник наглядно демонстрировал, что не собирается оставлять обер-гофмаршала при себе. В разговоре со слугами он как-то обронил: «Маршал Брюмер — человек нравной (то есть с норовом, дурным характером. — О. Е.). Только он не столько будет иметь власти, когда я возьму сочетание брака. Может, тогда всемилостивейшая государыня изволит его от двора уволить»⁹.