Петр III

Занятый своими делами и достаточно равнодушный к своему подопечному, он не вмешивался в его воспитание, и оно протекало по ранее заведенному порядку. Как видно, например, из донесения гофмаршала О. Брюмера, представленного 26 апреля 1740 года регенту, маленького герцога учили истории, письму и счету, французскому и латинскому языкам, танцам, фехтованию [27]. Беда заключалась в том, что Брюмер, невежественный и грубый швед, не гнушаясь отборной ругани и рукоприкладства, всячески и изощренно унижал своего подопечного. Например, привязывал мальчика к столу или надевал ему на шею картинку с изображением осла. И все это делалось публично, в присутствии придворных. По словам видевшего все это учителя французского языка Мильда, Брюмер «подходил для дрессировки лошадей, но не для воспитания принца» [235, с. 402–403]. Позднее Петр вспоминал «о жестоком обхождении с ним его начальников», которые в наказание часто ставили его коленями на горох, отчего ноги «краснели и распухали» [197, с. 69]. Перемены в политической конъюнктуре чувствительно сказывались на психике ребенка. А политические перепады многократно усугублялись переменами в конфессиональной ориентации. По сведениям Штелина, в Киле наставлять принца в законе Божием стал придворный лютеранский пастор Хоземан, хотя ряд русских ученых, публиковавших «Записки» Я. Штелина (включая М. П. Погодина), полагали, что происходило это позже, после вступления на российский престол Анны Ивановны: «До этого времени принц воспитывался в греко-российском вероисповедании и его учил закону Божию иеромонах греческой придворной церкви. Этот иеромонах был приставлен к покойной герцогине, возвратился в Россию через год после прибытия туда же великого князя (потому что русская придворная церковь закрылась) и получил от императрицы Елисаветы место настоятеля в монастыре в России» [177, с. 314; 197, с. 70–71]. Однако комментарий Погодина вызывает сомнения. Ведь согласно договоренности, достигнутой при заключении брачного контракта, вопрос о конфессиональной принадлежности будущего потомства Анны Петровны и Карла Фридриха решался компромиссно. Мальчики должны были воспитываться в лютеранстве, а девочки — в православии. Смущает и приведенная хронология: Анна Ивановна взошла на престол в 1730 году, когда принцу было всего два года. Поэтому, даже если информация Погодина справедлива, едва ли степень воздействия православных «наставлений» на двухлетнего ребенка была так велика, что это могло оказать влияние на его духовный мир. Ясно другое: двери в Россию, закрывшиеся для него при Анне Ивановне, окончательно, казалось, захлопнулись после ее смерти. Согласно ее завещанию, 17 октября 1740 года императором был объявлен младенец двух месяцев от роду Иван Антонович (заметим это имя: оно не раз будет врываться в наше повествование). И Карла Петера принялись срочно переучивать: наставляли в лютеранстве, внушали антирусские настроения… Его стали готовить к другому маршруту: Киль — Стокгольм. Интерес представляет такое, например, свидетельство Штелина: «Из упражнений молодого герцога в шведском языке хранится у меня его собственноручный перевод разных газетных статей того времени, и между прочими одной весьма примечательной о смерти императрицы Анны, о наследии ей принца Иоанна и об ожидаемых произойти от того беспокойствах» [197, с. 72].

Но вот новый виток истории — 25 ноября 1741 года к власти в Петербурге пришла дочь Петра Великого. В судьбе его внука наступил крутой поворот. Будучи, как и ее предшественница, бездетной, Елизавета Петровна для упрочения собственных позиций решила как можно скорее вызвать из Киля племянника. В принципе такой шаг был предусмотрен в брачном контракте, заключенном при одобрении еще Петра Великого. Все же задуманному огласки поначалу не давали, хотя слухи об этом довольно скоро достигли ушей иностранных дипломатов при петербургском дворе. Чрезвычайно интересно сообщение, а особенно комментарий к нему, в депеше английского посланника Э. Финча в Лондон от 5 декабря 1741 года. «Рассказывают, — доносил он, — будто (вероятно, вследствии принятого государыней решения не выходить замуж или ввиду малой надежды на рождение детей в случае брака) пошлют за герцогом Гольштейнским; в таком случае он будет объявлен наследником». И далее провидческое: «Усыновляется новое восходящее солнце и новое орудие для переворотов в будущем, когда янычары, тяготясь настоящим, задумают испытать новое правительство» [164, т. 91, № 84, с. 355].

Задуманная Елизаветой Петровной миссия была поручена многоопытному дипломату Н. А. Корфу. К этому человеку Петр Федорович навсегда сохранил почтительные чувства. Уже на третий день по восшествии на престол он пожаловал полным генералом Корфа, который, как сказано в указе от 28 декабря 1761 года, «препровождая его императорское величество из Голштинии в Россию, отличные свои услуги персоне его императорского величества оказывал».