Итак, одна из тенденций в развитии человеческого общества, утверждал Кропоткин, основана на глубинных инстинктах и все более осознанной социальной и солидарной самоорганизации. Она создает условия для освобождения человеческой личности и ее полной самореализации во всех областях в форме свободной федерации равных (но индивидуально различных!) людей на основе безвластия и коммунистических экономических отношений. Но, наряду с этой тенденцией, сформировалась и усилилась другая, противоположная и противостоящая ей. Это явление, которое анархисты называли «авторитетом», что в более точном переводе с европейских языков звучит как «власть», «властничество». «В сущности, всю историю человечества, – писал Петр Алексеевич, – можно рассматривать как стремление, с одной стороны, к захвату власти отдельными людьми или группами с целью подчинить себе возможно широкие круги и стремление, с другой стороны, сохранить равноправие… и противодействовать захвату власти или по крайней мере ограничить его, другими словами,
Формирование, развитие и укрепление власти привели в итоге к возникновению государства. Государство для анархиста – это власть, отделенная от населения, своеобразная узурпация общественных полномочий (пусть даже с согласия общества), это институты, обладающие монопольным правом принимать решения, приказывать и заставлять повиноваться своим приказам, то есть институты и аппараты насилия и принуждения. Однако в представлении анархистов государство не ограничивалось одним только аппаратом приказания, насилия и принудительной координации человеческих действий. Это еще и сам механизм принятия общественных решений, система колонизации общества правящим аппаратом. «Понятие государства… – замечал Кропоткин, – обнимает собой не только существование власти над обществом, но и сосредоточение управления местною жизнью в одном центре, т. е. территориальную концентрацию, а также сосредоточение многих отправлений общественной жизни в руках немногих. Оно предполагает возникновение совершенно новых отношений между различными членами общества. Весь механизм законодательства и полиции выработан для того, чтобы подчинить одни классы общества господству других»[1063]
.Марксистские социалисты, объясняя происхождение государства в истории, утверждали, что этот институт стал результатом уже развившегося социального неравенства и обострения противоречий между классами общества. Для Кропоткина и других анархистов такой подход был упрощенным. Он чересчур отдавал экономическим детерминизмом. В действительности, говорили они, власть появилась в древние времена еще до оформления имущественного неравенства, на основе закрепления временных, чисто функциональных полномочий и злоупотребления ими.
Уже колдуны, шаманы и жрецы в первобытные времена «старались удержать за собой право на управление людьми, не передавая своих знаний никому, кроме избранных, посвященных», и «в этом уже заключался зародыш власти». В ходе столкновений между племенами росла роль военных вождей, которые стремились превратить свои временные полномочия в нечто более постоянное. Наконец расширялось влияние старейшин – тех, «кто умел хранить предания и древние решения»[1064]
. Из союза между колдунами, вождями и «законниками», говорит Кропоткин, и родилось в истории государство. Таким образом появился слой людей, которые получили возможность материализовать свое привилегированное положение уже и в имущественной форме. Иными словами, власть и государство способствовали формированию классов: выделению господствующего класса и угнетению, эксплуатации им непривилегированных классов общества.В отличие от либералов с их концепциями гражданского общества, анархисты не верят в такое совершенствование механизма взаимоотношения между обществом и государством, чтобы это последнее наиболее адекватно представляло и выражало общественные интересы. Анархизм исходит из совершенной несовместимости самоорганизованного общества и государства. Он ведет речь об освобождении общества от государства.
Кропоткин, как и другие анархистские теоретики, видел в государстве внутренне присущую ему тенденцию к экспансии и разрушению общества как системы самоорганизованных, непосредственных связей между людьми и основанных на этих связях органах и институтах. «У крестьян одной и той же деревни, – писал Петр Алексеевич, – всегда есть тысячи общих интересов: интересы хозяйственные, отношения между соседями, постоянное взаимное общение; им по необходимости приходится соединяться между собою ради всевозможнейших целей. Но такого соединения государство не любит – оно не желает и не может позволить, чтобы они соединялись. Оно дает им школу, попа, полицейского и судью; чего же им больше? И если у них явятся еще какие-нибудь нужды, они должны в установленном порядке обращаться к церкви и государству»[1065]
.