Отрицая элементы индустриально-капиталистического устройства, связанные с подавлением человеческой личности, Кропоткин допускал сохранение некоторых технологий индустриального общества, необходимых для удовлетворения материальных потребностей населения. Но в его модели они ставились в совершенно иной, как сказали бы сейчас, «постиндустриальный» контекст. В работе «Поля, фабрики и мастерские» и некоторых других он поставил под сомнение тезис большинства экономистов о том, что создание крупной промышленности является непременным условием социального прогресса. Эта крупная индустрия, писал он, дала «правда, блестящие результаты в смысле увеличения производительности человеческого труда. Но результаты эти оказались ужасными в том отношении, что миллионы людей очутились в нищете и принуждены были обратиться к неверным заработкам в наших городах… Такие условия не могут продолжаться. И если полная перемена современных отношений между капиталом и трудом стала необходимостью, то сделалось неизбежным также и преобразование всей нашей промышленной организации»[1085]
.Петр Алексеевич доказывал жизнеспособность мелкого производства даже в условиях индустриального общества, его способность перенимать технические новшества и достижения. «Мелкая промышленность, – утверждал он, – одарена необыкновенной живучестью, она подвергается всевозможным изменениям, приспосабливаясь к новым условиям, и продолжает бороться, не теряя надежды на лучшее будущее»[1086]
. Эти мелкие мастерские вполне успешно используют и самую современную технологию, новейшие газовые и электрические двигатели и т. д.Малые формы производства, полагал Кропоткин, способствуют развитию у работника интеллектуальных способностей, «изобретательности» и рационализаторства, художественного вкуса. Соединяя интеллектуальный и физический труд, рабочий сможет вернуться к ремесленному пониманию целостности производственного процесса на основе современных технологий. Развитие мелких форм организации производства в кооперативных и общинных формах, как считал он, позволило бы возродить ремесленные и творческие навыки, утраченные при индустриальной системе, и сделать шаг к преодолению отчуждения, приближению производства к потребителю и восстановлению контроля производителя над своим трудом.
Анализируя характер производства в средневековой ремесленной мастерской, Петр Алексеевич так объяснял причины высокого качества выпускаемой в ней продукции: «Вообще ручной труд рассматривался в средневековых "мистериях" (артелях, гильдиях) как благочестивый долг по отношению к согражданам, как общественная функция (Amt), столь же почетная, как и всякая другая. Идея "справедливости" по отношению к общине и "правды" по отношению к производителю и к потребителю, которая показалась бы такой странной в наше время, тогда проникала весь процесс производства и обмена. ‹…› Средневековый ремесленник производил не на неизвестного ему покупателя, он не выбрасывал своих товаров на неведомый ему рынок: он, прежде всего, производил для своей собственной гильдии; для братства людей, в котором все знали друг друга, в котором были знакомы с техникой ремесла. ‹…› Кроме того, не отдельный производитель предлагал общине товары для покупки – их предлагала гильдия. ‹…› При такой организации для каждого ремесла являлось делом самолюбия не предлагать товаров низкого качества, а технические недостатки или подделки затрагивали всю общину»[1087]
. Это была та самая тенденция к максимальному прямому сближению производителя и потребителя, которая, по мысли Кропоткина, могла позволить регулировать экономику и в будущем свободном обществе.Друг Кропоткина, английский писатель Уильям Моррис выступал со страстной эстетической критикой индустриально-капиталистического общества как порождающего уродства, деградацию человека и разрушение природы. Вслед за ним Петр Алексеевич поддерживал идею внедрения в современное производство техники средневекового ремесленного мастерства, а также интеграции искусства в производственный процесс и быт трудящихся. «Для развития искусства, – подчеркивал он, – нужно, чтобы оно было связано с промышленностью тысячами промежуточных ступеней, которые сливали бы их в одно целое, как справедливо говорили Рёскин и великий социалистический поэт Моррис. Все, что окружает человека, – дома и их внутренняя обстановка, улица, общественное здание… – все должно обладать прекрасной художественной формой»[1088]
.