Петр Окаянный. Палач на троне

Характерна реакция московитов: в 1705 году отправлен в Германию «служилый иноземец», некто Гюйссен с опровержением: «Пространное обличение преступного и клеветами наполненного пасквиля, который за несколько времени был издан в свет под титулом «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одного высокого владетеля, о дурном обращении с иноземными офицерами, которых московитяне привлекают к себе в службу».

В этом сочинении Нейгебауэра называли «архишельмой» и другими сильными словами, его характер и поведение в Московии расписывались самыми черными красками, вплоть до обвинения в измене, воровстве и так далее. По существу же обвинения, брошенные Мартином Нейгебауэром, не опровергаются, а только рассказывается о том, что обиженные в Московии сами виноваты в подобном обращении.

Нейгебауэр отвечает в совершенно отвратительном духе – что Гюйссен сам вор и получил место через посредничество любовницы Меншикова… Но эта «полемика» для нас уже малоинтересна.

Для попыток понять происходящее несравненно важнее вот эта деталь – попытка не опровергать, что кого-то казнили, а кому-то плевали в лицо, а «переводить стрелки» на самих обиженных, очень подозрительна. Невольно приходишь к выводу, что обвинения Нейгебауэра могли иметь основания… Тем более что, если тот солгал, нет ничего проще – устроить турне по Германии и майору Кирхену, и полковнику Штрассбергу, и уж тем более «покойнику» Бодивину – пусть они пьют во всех кабаках, выступают на всех офицерских и дворянских собраниях во всех княжествах и такой приятной службой доказывают лживость выдумок Нейгебауэра… Однако это сделано не было, и тут тоже возникают вопросы.

Тем более что положение иноземцев при Петре и правда изменилось. До Петра все внутренние «разборки» между иноземцами не подлежали московитскому суду. Это решение, может быть, и не идеально с точки зрения юриспруденции, но для самих иноземцев очень удобно. При Петре же служилые иноземцы все больше подчиняются законам самой Московии. Все бы ничего, но только вот правовая практика Московии очень отличается от европейской, и это вызывает осложнения… Сегодня пишутся чуть ли не диссертации, имеющие целью доказать, что Московия вовсе не была отсталой и что говорить о ее отставании от Европы могут только вконец испорченные люди. Но служилые иноземцы не читали этих сочинений и упорно считали законы Московии грубыми и жестокими.

Можно сколько угодно осуждать обычай дуэлей, но, во всяком случае, согласно нему в поединке сходились люди по законам рыцарской чести. Опять же, можно считать все разговоры о рыцарстве и о самой чести чистейшей воды лицемерием – дело личное. Но европейцы так не считали, и категорический запрет, наложенный на дуэли Петром в 1702 году, им не нравился.

А еще больше не нравилось, что за выход на поединок, независимо от его результатов, полагалась смертная казнь, а за одно лишь обнажение оружия – отсечение правой руки.

В годы Петра в законодательстве смертная казнь предусматривалась 90 статьями (при Алексее Михайловиче – 60 статьями), но тут на смерть и увечья обрекались люди по царскому указу, не имеющему ничего общего с законом. Европейцам это «почему-то» не нравилось, как и право любого начальника бить их батогами и «право» царя плевать им в лицо и рукоприкладствовать.

Везде было так же?! Может быть, но вот иностранные офицеры почему-то думали иначе и служить Петру не торопились.

А кроме количества служилых иноземцев изменилось еще и их качество. Если среди иноземцев, въехавших в Московию при Алексее Михайловиче, было много культурных и умных людей и многие из них дали начало интеллигентным русским фамилиям, то неизвестен ни один иностранец, приехавший в Московию при Петре и ставший родоначальником культурной, известной русской семьи. Ни один. Такие иноземцы появятся при Екатерине… Но к тому времени и законодательство страны станет другим; и для русского дворянства тоже будут существовать иные правила жизни, не очень отличающиеся от правил жизни в Европе.

А пока в Московию едут в основном люди двух сортов: диковатые создания, которые не имеют ничего против риска получить порцию батогов или плевок в спитую физиономию. Или те, кому бежать особенно и некуда: можно податься в колонии, за океан, можно – в Московию. В колонии лучше, потому что в Америке и в Индии больше шансов разбогатеть; но в колониях европейцы мрут, как мухи осенью, а в Московии климат получше и попривычнее.

Надеюсь, нет необходимости доказывать, что далеко не всякий человек стал бы участвовать по доброй воле в сборищах Всепьянейшего собора. У иностранцев, кстати, и была возможность не участвовать! Когда Иоганн Корб не захотел принять «благословения» Никиты Зотова скрещенными трубками, он и ушел прочь. Но вот за каретой Якова Тургенева шли оба «короля» – Бутурлин и Ромодановский, а с ними – Лефорт, Гордон, Тиммерман, Памбург, до десяти иноземцев-полковников: иностранцы, променявшие остатки чести на милости царя Петра.