Петр Столыпин. Крестный путь реформатора

Другого выхода у Столыпина тогда просто не было. Показательно, что Витте, выливший на Столыпина ушаты грязи именно за введение военно-полевых судов и якобы излишнюю жестокость, будучи у власти, сам действовал в подавлении революционных выступлений без каких-либо сантиментов. Например, он писал императору про недостаточно, по его мнению, энергичные действия военных властей в подавлении революционных выступлений в Сибири и полосе отчуждения КВЖД. Это при том, что карательные экспедиции генералов Павла Карловича Ренненкампфа и Александра Николаевича Меллер-Закомельского получили известность именно своей решительностью и жестокостью! Тем не менее председатель Совета министров призывал к новым расправам: «Генерал Меллер-Закомельский доносит, что Чита сдалась без боя. Но неужели всё дело этим и кончится? Позволяю себе всеподданнейше доложить, что, по моему мнению, необходимо немедленно судить военным судом всех

виновных и прежде всего Губернатора ген. Холщевникова». Однако не только военный губернатор Забайкальской области генерал-лейтенант Иван Васильевич Холщевников вызвал неудовольствие премьера своей мнимой «мягкостью». Не меньший гнев он испытывает и в отношении другого «либерала» в погонах — генерала от инфантерии Николая Петровича Линевича. О нем председатель Совета министров писал царю в схожих выражениях, обвиняя в неоправданной мягкости по отношению к арестованным членам стачечного комитета на КВЖД. В отношении последних Витте вновь предлагает ту же меру, за которую клеймил впоследствии Столыпина: «Не соизволите ли повелеть судить на месте военным судом

виновных?» И у Николая II были все основания заметить, что Витте, подчеркнуто декларировавший при начале руководства правительством свой либерализм, «резко изменился» и «он хочет всех вешать и расстреливать».

Кадеты также неоднократно и ожесточенно критиковали Столыпина, как за само введение института военно-полевых судов, так и за то, что они были введены в чрезвычайно-указном порядке. Уже позднее, отвечая на обличения Маклакова во II Думе, премьер четко изложил свое видение вопроса и убеждение в том, что действия правительства были не только возможными, но и неизбежными в сложившейся ситуации: «Мы слышали тут обвинения правительству, мы слышали о том, что у него руки в крови, мы слышали, что для России стыд и позор, что в нашем государстве были осуществлены такие меры, как военно-полевые суды. Я понимаю, что хотя эти прения не могут привести к реальному результату, но вся Дума ждет от правительства ответа прямого и ясного на вопрос: как правительство относится к продолжению действия в стране закона о военно-полевых судах?

Я, господа, от ответа не уклоняюсь. Я не буду отвечать только на нападки за превышение власти, за неправильности, допущенные при применении этого закона. Нарекания эти голословны, необоснованны, и на них отвечать преждевременно. Я буду говорить по другому, более важному вопросу. Я буду говорить о нападках на самую природу этого закона, на то, что это позор, злодеяние и преступление, вносящее разврат в основы самого государства.

Самое яркое отражение эти доводы получили в речи члена Государственной думы Маклакова. Если бы я начал ему возражать, то, несомненно, мне пришлось бы вступить с ним в юридический спор. Я должен был бы стать защитником военно-полевых судов, как судебного, как юридического института. Но в этой плоскости мышления, я думаю, что я ни с г. Маклаковым, ни с другими ораторами, отстаивающими тот же принцип, — я думаю, я с ними не разошелся бы. Трудно возражать тонкому юристу, талантливо отстаивающему доктрину Но, господа, государство должно мыслить иначе, оно должно становиться на другую точку зрения, и в этом отношении мое убеждение неизменно. Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно.