Петр Столыпин. Революция сверху

Очень интересно обстоял вопрос со всеми видами налогов. Различные виды платежей сельское общество выплачивало в целом. Существовала круговая порука. То есть если один недоплатит – его недоимку раскладывали на всех остальных. Понятно, зачем это было сделано. Во-первых, так легче взыскивать налоги. Но что ещё важнее – так пресекалась попытка уйти от выкупных платежей. Выйти-то из общины, не расплатившись полностью за «волю», до столыпинской реформы было невозможно! Даже если человек много лет работал в городе, например, на заводе – он продолжал считаться крестьянином. И платил. Вот тут-то и заключалась главная ловушка для реформы.

Крестьяне ведь очень хорошо поняли, что «нас разводят». И ушли в глухую оборону. Есть мы – и есть они. Причем они очень хорошо поняли социал-дарвинистские закидоны элиты. И…

«Страх перед голодом был одной из причин консолидации российского крестьянства в рамках традиционной поземельной общины. В течение столетий в условиях налогового гнета государства, помещичьей кабалы община обеспечивала минимальное приложение сил трудовых своих членов, удерживала массу крестьянских хозяйств от разорения. В общине традиционно была взаимоподдержка крестьян в случае голода. Общественным мнением была освящена помощь в деле спасения от голода слабейших крестьянских семей… Надо сказать, что хроническое недоедание крестьян в пореформенный период создавало в России социальную базу для большевизма и распространения уравнительных коммунистических идей».

(В. В. Кондрагиин, историк)

А нравы были и в самом деле очень интересные, ни в коей мере не сочетавшиеся с «цивилизованными».

«В свое время я работал над общинным правом России. В 1860–е годы общинное право стало законом, применявшимся в волостных судах. Судили в них по традиции, поскольку общинное право – традиционное право. И когда пошли апелляции в Сенат, то оказалось, что в нем не знали, что делать с этими апелляциями, ибо не вполне представляли, каковы законы общинного права. На места были посланы сотни молодых правоведов, чтобы собрать эти традиционные нормы и затем кодифицировать их. Была собрана масса материалов, и вот вспоминается один интересный документ. Это протокол, который вел один из таких молодых правоведов в волостном суде, слушавшем дело о земельной тяжбе между двумя сторонами. Посоветовавшись, суд объявил: этот прав, этот неправ; этому – две трети спорного участка земли, этому – одну треть. Правовед, конечно, вскинулся: что это такое – если этот прав, то он должен получить всю землю, а другой вообще не имеет права на нее. На что волостные судьи ответили: «Земля – это только земля, а им придется жить в одном селе всю жизнь».

(Т. Шанин, английский исследователь крестьянства)

И общинники хорошо поняли, кто главный враг. Помещичья земля должна принадлежать крестьянам! И точка. Казалось – что нового по сравнению с тем, что провозглашали ребята Пугачева? Между тем новое есть. Пугачевцев вела прежде всего месть. Порешить всех дворян – а там поглядим. Между тем пореформенные крестьяне отнюдь не возводили в культ насилие. Ведь даже в 1905 году, когда было сожжено 15 % всех российских усадеб, жертв среди помещиков практически не было. От помещиков требовалось одно – пускай они убираются! Хотя что-то от Пугачева осталось. Как мы видели, помещичьи земли представляли из себя не такую уж лакомую добычу. И чем дальше – тем меньше. Но не всё в этом мире меряется на экономику. Ну, не любили крестьяне помещиков!

«Однако надо же учитывать и менталитет: в истории России люди, предпочитавшие спасаться в одиночку, обычно не оставляли потомства, которому могли бы передать свои предпочтения. “Каждый за себя” здесь не прокатывало в силу причин природных, исторических, географических и пр.

Тем не менее, не надо и абсолютизировать менталитет: может быть, в силу особенностей истории и географии русский человек и больший коллективист, чем его германский или британский собрат, однако ни индивидуализмом, ни страстью к личной наживе он не обижен. Процветать русские тоже любят в одиночку, а объединяются либо при стихийном бедствии, либо при нападении врагов.

Вот и вопрос: как восприняли реформу русские крестьяне, коль скоро они сохранили общину – как бедствие или как нападение? Возможно, поначалу они еще не всё поняли и посчитали новые условия хозяйствования на земле некоей экономической стихией, вроде урагана или нашествия диких зверей. Как бы то ни было, отреагировали они на сей экономический эксперимент традиционным русским образом: стали выживать совместно. Отсюда и путь в тупик».

(Е. Прудникова)

Интересен такой момент. Крестьяне не поверили, что реформа 1861 года дана царем. Они думали – их обманули. Интересно, а какая она должна была быть по народному представлению?