Петр Великий. Ноша императора

Побывав в таких передрягах, Меншиков, по-видимому, несколько присмирел. Вскоре после описываемых событий прусский посол сообщал своему монарху: «Славного князя Меншикова хорошенько общипали. Царь спросил князя, сколько крестьян у него в Ингрии, и тот ответил – семь тысяч. Но его величество, гораздо лучше знавший истинное положение дел, сказал, что эти семь тысяч князь может оставить себе, но от всех остальных ему придется отказаться. Иными словами, его обязали поступиться восмью тысячами крестьян, бывших у него сверх указанного числа. Меншиков от огорчения и ожидания грядущих неприятностей даже заболел и отощал, точно пес, однако он вновь прощен и спас свою шкуру, покуда сатана опять не введет его во искушение».

Но Меншиков, как и предрекал Петр, остался Меншиковым и продолжал надувать своего повелителя. В 1723 году он еще раз был уличен и снова предстал перед следственной комиссией. В свое время Меншикову были пожалованы имения близ Батурина, конфискованные у Мазепы. Меншикова обвинили в том, что он укрывал на своих землях 30 000 человек – беглых крепостных и уклонявшихся от рекрутских наборов. Меншиков снова положился на заступничество расположенной к нему царицы и подал петицию на ее имя. Он возлагал всю вину на Мазепу и уверял, что беглые поселились на этих землях до того, как он вступил во владение. Меншикову вновь удалось получить прощение, однако обвинения в злоупотреблениях выдвигались против него до самой смерти Петра, и лишь по восшествии на престол Екатерины они прекратились и князь смог вздохнуть с облегчением.

Петра, отличавшегося простотой и скромностью вкусов и привычек, повергла в негодование бесстыдная алчность его вельмож, не упускавших ни малейшей возможности запустить руку в государственную казну. Куда бы ни кинул он взгляд, всюду видел лихоимство, вымогательство и казнокрадство – казенные деньги буквально сыпались из чиновных рукавов. Однажды, выслушав очередной сенатский доклад о непрекращающихся злоупотреблениях, Петр разгневался и сказал Ягужинскому: «Напиши именной указ, что если кто и на столько украдет, что можно купить веревку, то будет повешен». Записавший указ Ягужинский оторвал перо от бумаги и спросил: «Разве ваше величество хотите остаться императором один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой». Царь рассмеялся, печально покачал головой, и в этот раз на том дело и кончилось.

Однако Петр не оставлял попыток изжить злоупотребления. Время от времени, как это было, например, в случае с Гагариным, он сурово карал проштрафившихся по-крупному, надеясь, что их пример послужит предостережением казнокрадам помельче. Однажды, когда Нестеров спросил его: «Обрубать ли только сучья или положить топор на самые корни?», Петр ответил: «Руби все дотла». Однако царь поставил перед собой безнадежную задачу: никого нельзя принудить к честности. И прав был восхищавшийся Петром его современник Иван Посошков, когда писал: «Трудится великий монарх, да ничего не успевает, пособников у него мало – он в гору сам десять тянет, а под гору миллионы тянут, как же дело споро будет?»

Глава 16

Коммерция по указу

Можно считать, что до Петра настоящей промышленности в России почти не было. По городам были разбросаны лишь небольшие мастерские, где изготовлялись инструменты, а также домашняя утварь и украшения для нужд царя, бояр и богатых купцов. В деревнях господствовало натуральное хозяйство.

Посетив Европу, Петр вернулся домой, исполненный решимости изменить это положение, и весь остаток жизни посвятил тому, чтобы Россия стала богаче, а ее экономика более производительной и эффективной. Когда он приступил к осуществлению этого замысла, страна была втянута в большую войну, и естественно, что в первую очередь Петр старался завести предприятия, которые бы выпускали продукцию, пригодную для военных нужд. Он строил литейные дворы, пороховые мельницы, оружейные заводы, кожевенные мануфактуры (кожа требовалась на седла и упряжь) и ткацкие фабрики (сукно и парусина были необходимы для пошива солдатских мундиров и парусов для флота). К 1705 году заведенные Петром казенные текстильные фабрики в Москве и Воронеже работали уже столь успешно, что царь справил себе праздничный кафтан из отечественного сукна, о чем с немалым удовольствием сообщал в письме к Меншикову.