Пётр Великий в жизни. Том второй

Из донесения имперского вице-канцлера графа Шёнборна императору Карлу VI о первой встрече с Царевичем Алексеем: «…Первым словом его было учтивое изъявление особенной доверенности к вице-канцлеру и желание переговорить с ним наедине. Как скоро посторонния лица удалились, он сказал в сильном волнении следующее: «Я пришёл сюда просить императора, моего шурина, о покровительстве, о спасении самой жизни моей. Меня хотят погубить, меня и бедных детей моих хотят лишить престола». Произнося сии слова, царевич с ужасом озирался и бегал по комнате. Вице-канцлер, при внимательном наблюдении удостоверясь по описаниям, что это точно царевич, и принимая в соображение, что другой человек не дерзнул бы так положительно выдавать себя за принца, старался успокоить и утешить его, уверяя, что здесь он в совершенной безопасности; причём спрашивал, чего желает? Царевич отвечал: “Император должен спасти мою жизнь, обезпечить мои и детей моих права на престол. Отец хочет лишить меня и жизни и короны. Я ни в чём пред ним не виноват; я ничего не сделал моему отцу. Согласен, что я слабый человек; но так воспитал меня Меншиков. Здоровье моё с намерением разстроили пьянством. Теперь говорит мой отец, что я не гожусь ни для войны, ни для правления; у меня, однакож, довольно ума, чтоб царствовать. Бог даёт царства и назначает наследников престола; но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня”. Говоря это, царевич был вне себя от волнения, упал на стул и кричал: “Ведите меня к императору!”. Потом потребовал пива; а как пива не было, то стакан мозельвейну».

Вице-канцлер успокоивал его и говорил, что здесь он в совершенной безопасности; но доступ к императору во всякое время труден, теперь же за поздним временем решительно не возможен, и царевич должен сперва открыть всю истину, ничего не умалчивая и не скрывая, чтобы можно было представить его величеству самым основательным образом столь важное и столь трогающее царевича дело, ибо здесь ничего подобнаго до сих пор не слыхали, да и трудно ожидать таких поступков от отца, тем менее от столь разумнаго Государя, как его царское величество.

Царевич сказал: “Я не виноват пред отцом; я всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался; я ослабел духом от гонения и смертельнаго пьянства. Впрочем, отец был ко мне добр; но с тех пор, как пошли у жены моей дети, всё сделалось хуже, особенно когда явилась новая царица и сама родила сына. Она и Меншиков постоянно вооружали против меня отца; оба они исполнены злости, не знают ни Бога, ни совести”. Потом снова повторял, что он отцу ничего не сделал, ни в чём против него не погрешил, любит и чтит его по предписанию 10 заповедей; но не может согласиться на пострижение и лишить права своих бедных детей; царица же и Меншиков ищут или постричь его или погубить.

Когда царевич несколько успокоился, вице-канцлер, для основательнейшаго узнания дела, расспрашивал его о разных подробностях. Царевич разсказал всю жизнь свою, сознаваясь, что к войне он никогда охоты не имел. За несколько лет пред тем, отец поручил ему управление государством, и всё шло хорошо: Царь был им доволен. Но с тех пор, как пошли у него дети и жена его умерла, а царица также родила сына, то вздумали запоить его вином до смерти; он не выходил из своих комнат. За год пред сим отец принудил его отказаться от престола и жить частным человеком, или постричься в монахи; а в последнее время курьер привёз повеление либо ехать к отцу, либо заключиться в монастырь: исполнить первое значило погубить себя озлоблениями и пьянством; исполнить второе, потерять тело и душу. Между тем ему дали знать, чтобы он берёгся отцовскаго гнева, тем более царицы и Меншикова, которые хотят отравить его. Он притворился, будто едет к отцу, и по совету добрых друзей отправился к императору, своему шурину, государю сильному, великодушному, к которому отец его имеет великое уважение и доверенность: только он один может спасти его. Покровительства же Франции или Швеции он не искал, потому что та и другая во вражде с его отцом, котораго раздражать он не хочет. Причём, заливаясь слезами, сетовал об оставленных детях и снова требовал видеть императора, чтобы просить его за свою жизнь.