Пётр второй

Она старалась не только не разговаривать с ним, тем более спрашивать его о чём-либо, но даже встречаться с мужем глазами, не касаться его, и даже, как бы невзначай, увёртывалась от его рук.

Лишь через несколько дней Ксения смягчилась. И виной тому в большой степени стали их сыновья Борис и Пётр.

А ежедневный крестьянский труд и общие заботы о детях и доме постепенно сгладил взаимные обиды в семье Петра Кочета.

Из-за налаженного быта из года в год постепенно супругам Кочет становилось жить всё легче и легче. Да и сыны подрастали и всё больше помогали по хозяйству.

В конце весны, летом и ранней осенью 1909 года, подросшие первоклассник Борис и дошкольник Пётр, попеременно с родителями, уже частенько одни пасли своих лошадей, коров, свиней и овец на общинных пастбищах и в лесных урочищах, гоняли гусей на реку и обратно.

После уборки урожая Ксения навестила своих родителей в деревне Котлы, где сфотографировалась им на память.

Для этого она дома красиво приоделась и обулась в свои любимые праздничные женские башмаки (чаравики), специально изготовленные для неё на заказ.

Такую обувь все зажиточные крестьянки их деревни носили только по праздникам.

В приданом Ксении были и женские сапожки, и нарядные башмаки на толстой подошве с совсем невысоким голенищем, перешедшие старшей дочери от матери.

И она их тоже надевала по праздникам, остальное время бережно сохраняя в сундуке.

Ксения вообще как-то внутренне абстрагировалась от многих деревенских обычаев, укладов и местной моды.

Видимо всё-таки через поколения сказывалась её шляхетская и дворянская кровь.

Поэтому она фотографировалась не в традиционном праздничном деревенском наряде, а в том, что ей самой по-правде нравилось.

Она словно предчувствовала последнюю возможность запечатлеть себя для родителей, семьи, детей и потомков.

Но в 1910 году Ксения неожиданно скончалась от неизвестной и скоротечной болезни, оставив мужа одного с сыновьями. Борису тогда было уже девять, а Петру шесть лет. Сыновья не видели, как соседки обмыли их умершую мать, и одели в заранее приготовленную одежду.

Ксения уже чувствовала, что умирает и попросила ухаживавших за ней в последние дни мать и свекровь приготовить длинную рубаху на случай своей смерти.

Не желавшие мириться с неожиданной утратой, женщины, во главе с Анной Васильевной, украсили голову Ксении венком из цветов, как обычно украшали умерших девушек и невест. После этого гроб поставили на лавку головой в угол горницы, и пустили сыновей проститься с матерью.

Тут же со старшей дочерью попрощался и её отец Мартын Николаевич Раевский.

Мальчики, особенно младший Петя, не понимали, что случилось с мамой. Почему она не встаёт и не гладит их по головке, приговаривая ласковые слова. Хоть Пётр Васильевич и воспитывал из них настоящих мужиков, но все дети всё равно всегда любят материнскую ласку.

На второй день, после многочисленных прощаний и причитаний, где громче всех голосила Анна Васильевна, и отпевания отцом Сергием в Православной Церкви Рождества Святого Иоанна Крестителя в Пасынках, двадцатишестилетнюю Ксению Мартыновну похоронили на местном старом деревенском кладбище недалеко от часовни Святой Анны.

После похорон, как обычно, родственники и соседи собрались в доме усопшей на поминки. А через шесть дней провели «шасцты», через сорок дней – «сарачыны», а через год – «гадавши» с поминками по умершей.

Белорусы ежегодно, и четырежды в год, справляли дни всеобщего поминания (радзщеляу) всех умерших родственников (дзядзы).

А главным поминальным из этих дней считалась «радутца», отмечавшаяся во вторник после пасхальной недели.

В конце весны 1911 года, помянув Ксению, Пётр начал рытьё нового колодца, так как старый колодец, оставшийся ещё от прежних владельцев земли, сильно прогнил и обветшал.

А свои колодцы были во всех крестьянских дворах их деревни Пилипки.

И теперь, сделав сруб из дуба и ольхи, он вырыл в своём хозяйственном дворе колодец глубиной около шести метров, из которого воду также поднимали с помощью журавля.

А на окраине их деревни к тому же был ещё и обустроенный родник.

Но крестьяне не только пили чистую воду из родника, но и «пили из родника знаний».

При поддержке родителей крестьянские дети тянулись к школе.

Вот и постоянная тяга младшего Петра к знаниям помогла ему, уже после смерти матери, успешно начать с сентября 1912 года обучение в церковноприходской школе в ближайшем селе Пасынки под присмотром двоюродного деда – настоятеля местной Православной Церкви Рождения Святого Иоанна Крестителя – Сергея Климовича.

Отец послал его учиться в Пасынки, не только как более способного из двух сыновей, но и с целью облегчения своей участи. Ведь его старший сын Борис, сильный и большему обученный, лучше помогал ему по хозяйству.

И теперь, оставшийся в деревне без младшего брата, Борис, ни сколько скучал, сколько завидовал младшему, пусть временно, но зато рано и вне очереди вырвавшемуся из-под родительского крыла.