Певец «лилейной надежды»

«В минуты испытания, минуты одиночества я буду с тобой… Я твоя. Прошедшее с тобой неразлучно. Близ урны моей оживет для тебя утраченное в настоящем и заменятся веселые призраки будущего; близ урны моей, под сумраком кипариса обитает воспоминание, которое говорит о том, что было и чего уж нет; задумчивая меланхолия, которая наслаждается скорбью, любит одно минувшее, носится мыслию под гробами, и в сетовании о мертвых находит сладость. Близ урны моей ты будешь наслаждаться сама собой, и нечувствительно с лица настоящего спадет покров печали; прискорбная Ныне опять улыбнется и ветреная Завтра опять прилетит к тебе с моими мечтами».

В речи меланхолической «Вчера» – альфа и омега философского миросозерцания Жуковского.

Исцеление от всех горестей и жизненных невзгод через «воспоминание» – вот главный мотив, дающий ключ к пониманию психологии лирики Жуковского.

«Для сердца прошедшее вечно» – восклицает он. Прошедшее – единственное постоянное сокровище; «существует только то, чего уже нет». «Одно прошедшее не подвержено изменяемости». Воспоминания о светлых мгновениях, пережитых в этом прошедшем, вот источник веры в жизнь для Жуковского. «Переходя, – говорит он, – от одной озаренной ярким воспоминанием минуты к другой такой же, нечувствительно дойдешь до предела, за которым верное, неизменное будущее».

Мечты о таинственной «неведомой» стране, стремление к стране, «очарованного там», живут силой воспоминаний. Потому то герой едва ли не самого характерного из стихотворений Жуковского, «Теон и Эсхил», перед гробом своей давно умершей возлюбленной произносит проникнутые чувством меланхолической надежды слова.

О нет, никогда не погибнет их (прежних дней) след;Для сердца прошедшее вечно…И скорбь о прошедшем не есть ли, Эсхил,

Обет неизменной надежды,Что где-то в знакомой, но тайной странеПрошедшее нам возвратится…А этот безмолвный, таинственный гроб…

О друг мой, он верный свидетель,Что лучшее в жизни еще впереди,Что верно желанное будет…

Воспоминания о прошлом, надейся на будущее – вот смысл этих слов и вместе с тем конечный итог жизненной мудрости Жуковского…

Если романтики не знали пути, который бы привел их и светлому будущему, если они при всех своих бурных порывах кончали гордым удалением от «суетного мира» и вспышками бессильного гнева против «общества», то все же они стремились к чему-то, сильно хотели чего-то, иногда склонны были вмешаться в «самую гущу жизни». Наполовину романтик, наполовину последователь сентиментализма, Жуковский стоял на почве квиетистического миросозерцания.

Но при всем том, его заслуги в ходе развития русской литературы неизмеримы. Жуковский – бесспорно первый по времени русский истинный поэт. В деле выработки поэтического языка русская литература ему обязана, не меньше, чем его ученику Пушкину.

Для ценителей поэзии до сих пор плоды его творчества служат и долго будут источником истинного наслаждения.

«Курьер», 1902 г., № 101