Певцы и вожди

В докладе вы пророчески сказали о песнях, которые сделают свое дело и умрут, как солдаты, смертью храбрых. Так и случилось. Большинство песен пало смертью храбрых, причем пали песни, в эстетическом отношении не вызывавшие претензий. Пали просто потому, что время их прошло и прилетели новые птицы…

– Это грустно, но разве забавно?

– Забавно то, что в пример вы привели тогда… «Атланты» Городницкого!

– Отвечу строчкой Высоцкого: «Каюсь, каюсь, каюсь!»

– В каком художественном направлении ожидаете вы возрождения гитарной поэзии? Камо грядеши?

– Направления могут быть разными. Могут всплыть скрытые в российском культурном подсознании традиции литературной песни XIX–XX веков. Особенно Вертинский, от которого многое взял Галич. Могут быть продолжены типы песен, созданные нашими бардами. Там ведь масса интересного в эстетическом плане, в композиции, в соотношении слова и музыки и т. п. Всё это почему-то еще не осознано и почти не взято на вооружение новым поколением бардов. Особенно же в загоне сюжетная композиция галичевского типа, о сложными коллажами, монтажем разно-родных элементов. Да и Ким с его весьма замысловатыми построениями еще ждет своих продолжателей.

Другое направление может прийти с Запада, от французов – Брассенса, Бреля, Жана Ферра, Мустаки. что о гражданских целей, то они всегда найдутся, как находятся в любом нормальном обществе с нормальными человеческими проблемами…

– Не можете ли вы сказать конкретнее о пользе французской традиции?

– Могу. Французская песня, от Беранже до Брассенса, уже довольно дав-но помогает русской вырываться за пределы ее исконной монологичности. У нас исполнитель песни и ее герой норовят слиться в одном лице.

– Этакая гипертрофированная искренность?

Именно! Элемент театральности, игры, тонких перевоплощений развит в русской песне слабо. И в том, что у Галича, Кима, Высоцкого, а порой и у Окуджавы, Анчарова, Городницкого эти приемы то и дело пускаются в ход, я вижу благотворное воздействие французской песни. А у некоторых – у Анчарова и Высоцкого особенно – используются броские и ироничные зонги «интеллектуального театра» Брехта. Прислушайтесь, как подают эти авторы своих персонажей, – и вспомните их мимику. Они вроде и воплощаются в своих героев, но не до конца. Текст подается как бы с двух точек зрения одновременно: с позиции и персонажа, и автора, который и оценивает своего героя, и иронизирует над ним… а порой и над самим собой.

– Но это всё, так сказать, из области песенной драматургии. А можно ли найти в нашей гитарной поэзии следы французской мелодики?

– Несомненно. Особенно у Окуджавы, например, в его изящных и грустных маршах: «Черный кот», «Вы слышите, грохочут сапоги», «Возьму шинель, и вещмешок, и каску». Они определенно напоминают песни из репертуара Ива Монтана. Булат сам говорил о том, какое сильное впечатление произвели на него московские гастроли этого великолепного певца-актера.

– «Задумчивый голос Монтана звучит на короткой волне…» Чтож, мы, возможно, вернемся к этому когда-нибудь, если нам предоставят такую возможность, но – с другой стороны, с тыла, так сказать. Ужасно хочется застать вас врасплох некоторыми своими соображениями о песнях, которые никак не могу изгнать из памяти. Звучат, проклятые, даже во сне. А пока – спасибо за прояснение некоторого «гитарного тумана».

2002 г.

Музыка и слово

Доклад, прочитанный в мае 1967 года на Всесоюзном семинаре по проблемам самодеятельной песни, проходившем на берегу Клязьмы недалеко от ст. Петушки при участии большого числа бардов Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Минска (в сокращении).

Владимир Фрумкин