Пядь земли

— А кто мог ее украсть? Может, просто к матери ушла, домой?

— Мать ее здесь. Сидит и пошевелиться не смеет. Только глаза у нее бегают… Нет, невесту украли по всем правилам. И кажется мне, я знаю, кто мог это сделать. — Он вспоминает полицейских, телефонные столбы и Красного Гоза. — Йошка Гоз, Красный Гоз. Я думаю, это он. Ну что, уходим или остаемся еще?

«Красный Гоз украл? Н-ну… тогда уж она в самом деле украдена», — думают все, хотя вслух никто ничего не говорит.

— А власти… то есть полиция, не могут разве вмешаться? — теперь одна Мария еще задает вопросы; ей всего девятнадцать исполнилось, и учит она всего лишь второй год. Но напрасно ждет она ответа, никто ей не отвечает. Оглядывается в недоумении: все куда-то в сторону смотрят, кто на лампу, кто на окно или на стену. Рты у всех приоткрыты, словно смех так и застыл, обнажив зубы в ухмылке.

А в соседней горнице вдруг наступает тишина; необычная, мертвая тишина. И среди этой тишины гремит один голос, патетически подрагивая, как лист на березе. Говорящий словно стоит где-то на вершине холма, а тишина осела внизу, у подножия.

Марцихази встает, дверь настежь распахивает. В горнице Шандор Пап декламирует Петефи:

Французский край почти второй обетованный,Он сущий рай земной и лучше Ханаана.Вот на него зачем точили турки зубы

И вторглись в этот край своей ордою грубой.Когда в страну пришла венгерская подмога,Враг буйствовал вовсю, уже награбив много…

— Что это он? — спрашивают женщины шепотом.

— Не слышите? Декламирует стихи Петефи, все подряд.

— Господи боже… с первого до последнего?

— Конечно. До полудня будет рассказывать, но расскажет. Если потолок на него не рухнет…

А Шандор Пап все гремит:

Утешься, — убеждал венгерский полководец. —Управу мы найдем на этот злой народец…[17]

И трясет поднятыми кулаками, и волосы на голове у него стоят дыбом, как щетина.

15

Пирошка с матерью и с Тарцали домой идут. Все трое молчат. Тарцали зябнет в своем пиджачке, ногами топает, руками по воздуху бьет, чтобы согреться.

— Эй… а куда это ты пальто свое дел? — заинтересовалась вдруг Пирошка.

— Если бы знала, не спрашивала бы…

— Куда, куда. Невеста в нем сбежала! — сердито говорит вдова.

Пирошка не смеет больше расспрашивать; боится, как бы не услышать что-нибудь такое, что девушке слышать неприлично. Да они уже и к дому подходят. Тарцали останавливается; остается проститься и домой бежать, пока совсем не закоченел. Однако вдова уже определила про себя его судьбу: ладно, этот парень не хуже, чем тот проходимец, Красный Гоз. Неплохо бы отдать за него Пирошку…

— Зайди уж, что ли… ни дна вам ни покрышки. Дадим тебе одеть что-нибудь. А то ведь и до дому не дойдешь…

Тарцали это подходит. Мороз очень уж крепкий… да и полклина земли, хата опять же… Заходит.

Вдова уже под самыми окнами спохватывается, увидев, что лампа горит в хате. Ох ты, ведь здесь еще Геза, еще одно чудо-юдо… Черт побери, и чего она в чужие дела всегда влезает? Дернуло ж ее пожалеть его, в доме оставить…

— Кто это у вас? — удивляется Тарцали.

— Иди, иди, там узнаешь.

Геза в одиночестве сидит за столом, читает. Перед ним толстенный том: «Библиотека семейного романа».

— Ты что здесь делаешь, Геза?

— Читаю вот. Хе-хе… Чудные же здесь людишки, я вам скажу…

— Какие людишки? Где?

— А в книге. Лади вот. И этот гентлеман, — (так и говорит, как написано[18]) и, поглаживая книгу ладонью, смотрит на вдову.

— А где ж эта… жена-то твоя?

— Дьяволу она жена, а не мне. Да я и не знаю, где она.

— Как так — не знаешь?

— А так… послал я ее на все четыре стороны. То есть… она, вишь, потребовала, чтоб я ее старикам показал, домой повел и все такое. В общем, поругались мы, она и ушла, еще днем.

— Н-да… хороши вы оба. Наплевать вам на отца с матерью.

— Наплевать? Кому это наплевать? Мне? А что я такое сделал? Такое с каждым бывает. Нет, что ли? — Теперь, когда от его похождений не осталось видимых, ощутимых следов, Гезе кажется, что с ним какая-то несправедливость случилась. И вообще: всю жизнь, сколько он себя помнит, всегда несправедливо с ним обходились…

— С каждым? Да есть ли еще такой мужик в деревне, который бы столько денег за один раз спустил? И домой бы после этого не явился? А явился, то уж так, что лучше б и не являлся… Господи…

— Сколько там денег-то? Подумаешь — за одну корову… А если б ее, скажем, украли… или сдохла бы… Какое большое дело — корова! Мало, что ли, я работал? Как-нибудь на корову-то заработал. А нет — так пускай из моей доли наследства вычтут. Пускай братцу моему знаменитому еще больше достанется.

— Братцу… Братец твой тоже нынче отличился.

— Как это?

— Как? Да так… И говорить не хочу. Пусть другие тебе расскажут. — Вдова раздевается, одежду в шкаф вешает.