Пьяная Россия. Том третий

И потому, подумав, взвесив все «за» и «против», профессор Колесников под азартными взглядами своих болельщиков, молодых ученых, выпил содержимое колбы. Выпил и удивился, вкус показался ему знакомым, напоминающим вкус сладкого красного вина.

После, он уснул и потревоженный нянечкой, пришедшей кормить его обедом, вяло поел, снова уснул, чтобы проснуться к полднику, а потом и к ужину.

Ночь прошла без потрясений, наверное, потому что Колесников спал. Ему ничего не снилось, он ничего не слыхал, а утром увидал, что на место Чудинова уже положили новенького, чрезвычайно тяжелого старика, вокруг которого сразу забегали, измеряя давление и делая уколы.

Наблюдая за суетой белохалаточников, Колесников пошевелился, с удивлением обнаружил, что может приподняться и дотянуться до бутылки с минералкой сам.

Через некоторое время, он сел, посидел в постели, спустил ноги и, не найдя на полу тапочек, заглянул в тумбочку, тапки были в самом низу, сложены в пакет.

«Мол, не пригодятся!» – усмехнулся Колесников и, нацепив тапочки, спустил ноги на пол.

– Смотрите, что старик вытворяет! – закричала тут, с ужасом в голосе, нянечка.

Врачи оглянулись. Наступила тишина, в которой только и было слышно тяжкое дыхание новоприбывшего.

– У него, наверное, агония! – перекрестилась на Колесникова, нянечка.

Но молодой доктор с азартным блеском в глазах, подскочил к Анатолию Сергеевичу:

– Ну-ка, батенька, неужели встанете, неужели пойдете?!

– И пойду! – упрямо набычившись, заявил Колесников.

– Заговорил! – взвыла нянечка.

Колесников встал, покачиваясь, сделал шаг-другой и сел обратно, в койку.

– Что же вы хотите, после полугода постельного режима! – захлопотал доктор.

С учащенным пульсом, поддерживаемый врачами, Колесников добрался до окна, выглянул в сад, приветственно махнул вороне каркнувшей на него с ветки широченного дуба и едва не упал, но сумел выровняться, преодолеть слабость тела и почти самостоятельно добрести до койки.

От двери ему аплодировали молодые ученые, прорвавшиеся в числе других врачей, сбежавшихся на чудо воскрешения из мертвых, в палату.

– Кажется, эксперимент удался! – прошептал Колесников, забываясь тяжким сном.

– Какой эксперимент? – хищно вскинулся на ученых, доктор.

Ему объяснили.

6

Прошел день, два и Анатолия Сергеевича было не узнать. Он ходил, говорил тихо, но внятно. Дочь его, Вера следила круглыми, заплаканными, но абсолютно счастливыми глазами за передвижениями отца. Ученые вместе с доктором не отставали и беспрестанно докучали профессору своими измерениями, выстукиваниями и анализами.

Анатолий Сергеевич, между тем, наслаждался жизнью и самостоятельно выходил в сад, где ему каркала ворона и, где посреди асфальтовых дорожек, деревянных скамеечек можно было встретить редких пациентов, что держались на ногах. Случаи с колясками-инвалидками не про Россию да и таких средств передвижения, как инвалидные коляски Колесников что-то не наблюдал, разве каталки или как говорили медики – трупоперевозки, но кто же из больных, будучи в трезвом уме и ясной памяти добровольно согласиться лечь на них, даже если речь пойдет всего-навсего о прогулке по саду.

Жалея лежачих больных, Колесников прогуливался, опираясь на плечи своих друзей, молодых ученых. Изредка вел беседы на научные темы и, отдыхая на скамейке, с наслаждением подставлял лицо теплым лучам летнего солнышка, с трудом прорывающегося сквозь плотную листву скученно растущих деревьев.

– Это чудо какое-то! – однажды плакала над ним, Вера.

Она вообще стала необычайно сварлива и напугана. Ожидание большой беды так и плескалось в ее больших выпученных глазах.

– Ну, ну, не стоит расстраиваться! – покровительственно похлопал ее по плечу, Колесников и прищурился, вглядываясь.

Он плохо видел вдаль, но очков не носил, предпочитая разглядывать мир немного размытым. Кто-то торопливо шел по дорожке, явно стараясь поскорее приблизиться к нему.

Не зная от чего, но Колесников содрогнулся, выпрямился, а в следующее мгновение подскочил, вскакивая со скамейки.

– Папа, что с тобой? – вскрикнула Вера.

Перед Анатолием Сергеевичем стоял внук, Сергей. В тюремной робе, маленький, тщедушный, больной, он вызвал у Колесникова массу противоречивых чувств.

– Борешься со старухой? – подмигнул ему Сергей.

– Что еще за старуха! – разгневался Анатолий Сергеевич, думая, что внук так нелестно отзывается о своей матери.

– Смертью! – пояснил тут Сергей.

Анатолий Сергеевич упал обратно, на скамейку, не спуская глаз с внука.

Дочь что-то кричала, но Колесников не слышал, до него не доходило ни одного ее слова.

– Откуда ты? – спросил он у внука.

– Зарезали меня в зоне, – деловито доложил Сергей, присаживаясь рядом.

– Кто? – сразу поверил, что зарезали, устало спросил Анатолий Сергеевич.

– Кореш! – оскалился Сергей и добавил весело, – но я на него не в обиде, надоело жить, все тюрьма, да тюрьма.

– Сам виноват! – возразил ему Колесников.

– Нет, не виноват, – не согласился Сергей, – генетика виновата, мамаша слабоумная и папаша алкоголик.

На это Анатолию Сергеевичу нечего было сказать и Сергей, помолчав, продолжил:

– Пойду я!

– Сам? – усомнился Колесников.