Пьяная жизнь

19 лет. Прочитай, надеюсь, тебе будет приятно.

«Ещё не проснувшись ощущаю белый свет. Белый

пододеяльник тёплыми складками, как жабо, окутал моё лицо. Он

сливается с подушкой – белоснежной, яркой, хрустящей. Тёплые

волны белой радости начинают топить меня в белом.

Я и сам белый, чисто вымытый. Кожа на лице приятно-

матовая. Колючая русая щетина шуршит, успокаивает,

убаюкивает.

Открываю глаз – белые стены, белый день за окном.

Мысли, надежды, мама, Майя, бабушка – белые, добрые

существа живут за белыми стенами.

Воскресенье. Я дома и счастлив…

Сколько радости я принёс в этот скромный домик. Платят

мне сторицей. Чувства нельзя придумать, их рождают люди.

- Ма-а-а-ма-а-а!

- Ну сина, ми с тобою тєлєпати. Я тільки сказала, що тобі

нада вставать і трохи розрухаться, бо скоро ж сніданок.

Я смотрю на мать… Мама излучает добро. Руки в тесте,

лицо припорошено мукой. Она подходит к приёмнику, нажимает

на клавишу, и полилась тихая воскресная музыка. Кажется Лист

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

или Шопен в современной обработке. Я нарочно недовольно, но

на самом деле от наплыва чувств, резко поворачиваюсь на

кровати.

Мать заливается смехом и кричит:

- Ой, Майя, він ще спать хоче! Сина, до скількох же ти там

спиш?! Ну зараз я тебе буду піднімать.

Это грозит мне холодными руками под одеялом,

щекотанием пяток, сдиранием одеяла. Забыв обо всём, я начинаю

орать. А мама тихонько подходит ко мне и начинает своим лицом

открывать мой затылок из-под белого пуха пододеяльника.

Добравшись до моего нестриженого затылка, она нежно целует

меня. Я дурею от неожиданности и радости и зарываюсь глубже,

не чувствуя ничего, кроме теплоты её сердца и задавленный

глыбой её счастья».

У меня есть и другие листочки с мыслями о тебе. В юности

стеснялся прочитать. Мечтал когда-нибудь опубликовать и

подарить. Не успел.

Как живу? Плохо. Уехал в нашу хату в 2006-м,

поссорившись с Ольгой, с одним портфелем. Правда потом

Лидочка передала одежду. Вроде бы работаю, но платят от

начитанных часов, а мне их дают мало, так как я несколько раз

запивал и срывал занятия. Пенсии на жизнь не хватает. Долги.

Болезни. Одиночество.

Мне хорошо внутри дома. Здесь мы все вместе. Прошлое,

настоящее, фотографии, бумаги, документы, старый приёмник,

книги. Я, правда, продал Брокгауза, чтобы вернуть кредит,

который брал на газ и отопление. Триста наиболее ценных книг

подарил филиалу Одесского университета в Первомайске, где

работал и думал надолго, но не удержался… О книгах не жалею.

Может кому-то пригодятся. Более печальная судьба ожидает тех,

Валерий Варзацкий

что томятся от невостребованности в шкафах, а также мои

архивы, дневники.

В доме хорошо, но за пределами… Я не заметил, забыл, что

стал горожанином. Село, с его неписанными законами и

условностями, меня кончает. Самое главное, что лишился права

на личную жизнь. Всё на виду и на языках. Рухнули многие

иллюзии. Например, мечтал взять один пятый класс в своей

школе и читать в нём историю до одиннадцатого. Чувствую, что

вырастил бы несколько себе подобных историков. Казалось бы,

один кандидат наук на район, учителя школы, бывшие мои

ученики, возле калитки говорят: «Ой, який ви хороший вчитель

були! Ми на все життя запам’ятали, як ви пояснювали і малювали

на дошці гладіаторів». Беседовал с директором. Показывал планы

создания реестра выпускников, архива, музея школы. Реакции

никакой. Боится то ли конкуренции, то ли ответственности, если

я вдруг запью.

Пока всё. Нет на земле человека, который бы почувствовал

мою боль. Поэтому пишу тебе, мамочка. Не сомневаюсь, что по

вашим каналам письмо дойдёт обязательно. Ты только не очень

расстраивайся, я чувствую твою поддержку наяву и через сны и

потому держусь.

До свидания. Твой сын.

27.02.2012г.

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

ТЁТЯ КАТЯ

Перед тем как начать писать, я мысленно, а затем и на

бумаге, очертил основные моменты жизни тёти. Первый

назывался «Молдавия». С 1950-го (ей было двадцать восемь ) по

1957-й она с мужем, Сергеем, жила в Молдавии._Много раз

рассказывала, как я с мамой приезжал к ним в гости. Было мне

тогда года три-четыре. Вспоминала, как хотел, чтобы купили

хромовые сапоги, как пугал соседского мальчика: «Ух ты,

молдован! Я тоби дам!» Как спать укладывался только с ней.

Кое-что из тех давних событий я помнил. Вот и сегодня, по

прошествии более полувека, даже не закрывая глаз, вижу

залитую солнцем улицу, молдавский домик, тропинку, бегущую

под гору, к колодцу. Кажется, я помню того маленького

молдаванина. Знаю точно, что он был выше меня ростом и

немного старше…

Но… Но я нисколечко не помню тётю Катю

«молдавскую». Ведь хотелось свои первые воспоминания о ней

связать с Молдавией… Не получается, сколько ни напрягаю

память.