Пьяный корабль. Cтихотворения

Их гонят, как собак, смеясь, в них пальцем тычут,

Куда бы ни пошли, их проклятыми кличут;

Все отнято у них, вся жизнь их – сущий ад!

И вот они внизу, под окнами, вопят —

Отребье, мне под стать! А девушки, которых

Растлил придворный люд – у вас немало спорых

В подобном ремесле, ты сам такой мастак! —

Вы в душу им всегда плевали, и раз так —

Они теперь внизу! Отребье – вот их имя.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все бессловесные, все, ставшие больными,

Все, спину гнувшие безропотно на вас,

Все, все сюда пришли… Пришел их главный час!

Вот Люди, государь, ты в ноги поклонись им!

Да, мы рабочие, но больше не зависим

От всяких буржуа. Мы будущим живем,

Там станет Человек всемирным кузнецом.

Он вещи победит, он чувства обуздает,

Доищется причин и следствия узнает,

Как буйного коня, природу усмирит…

Благословен огонь, что в кузницах горит!

Довольно зла! Страшит лишь то, что неизвестно,

Но мы познаем все, чтоб мудро жить и честно.

Собратья-кузнецы, мы с молотом в руках,

Мечты осуществив, сотрем былое в прах!

Мы станем жить, как все, – не пожалеем пота,

Без брани и вражды, и помня, что работа

Улыбкой женскою навек освящена:

Честь воздадим труду – и он вернет сполна!

И на пути своем, удачливом и долгом,

Поймем, что счастливы, живя в согласье с долгом.

Но будем начеку – и возле очага

Не грех держать ружье, чтоб устрашить врага!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Запахло в воздухе отменной потасовкой!

О чем же я? О том, что этой черни ловкой —

Всем нам – теперь пора поговорить с твоим

Жульем и солдатьем… И мы поговорим!

Свободна нищета! И счастье, о котором

Я только что сказал, мы укрепим террором.

Взгляни на небеса! Они для нас тесны —

Ни воздуха вдохнуть, ни разогнуть спины.

Взгляни на небеса! А я спущусь к народу,

Где чернь и голытьба спешат на помощь сброду

Мортиры расставлять на черных мостовых:

Мы кровью смоем грязь, когда падем на них!

А если к нам на пир заявятся с дозором

Соседи-короли, то их дерьмовым сворам

Красно-коричневым, не нюхавшим петард,

Придется охладить воинственный азарт!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он снова на плечо закинул молот.

                                          Валом

Ходила по дворам с гуденьем небывалым

Толпа, хмелевшая от речи Кузнеца,

И улюлюкала по лестницам дворца.

Казалось, весь Париж зашелся в диком раже.

И, замолчав, Кузнец рукою в вечной саже

Так, что Людовика насквозь прошиб озноб,

Кровавый свой колпак швырнул монарху в лоб!

Перевод М. Яснова

Погибшие в дни девяносто второго

«…Французы семидесятых, бонапартисты, республиканцы, вспомните ваших отцов в девяносто втором, девяносто третьем…»

Поль Кассаньяк, «Le Pays»

Вы, погибшие в дни Девяносто второго,

Вы бледнели от ласк и объятий свобод;

Тяжесть ваших сабо разбивала оковы,

Что носил на душе и на теле народ;

Вы – эпохи ветров неуемное племя,

В вашем сердце горит свет возлюбленных звезд,

О Солдаты, вас Смерть, как ядреное семя,

Щедро сеяла в пыль вдоль засохших борозд.

Вашей кровью блестят валуны на вершинах,

Кто погиб при Вальми, при Флерю, в Апеннинах —

Миллионы Христов, сонмы гаснущих глаз,

Вас оставим лежать, в сне с Республикой

                                                слившись,

Мы – привыкшие жить, перед троном

                                           склонившись.

Кассаньяки опять говорят нам о вас.

Перевод Б. Булаева

На музыке

Вокзальная площадь в Шарлевиле

На чахлом скверике (о, до чего он весь

Прилизан, точно взят из благонравной книжки!)

Мещане рыхлые, страдая от одышки,

По четвергам свою прогуливают спесь.

Визгливым флейтам в такт колышет киверами

Оркестр; вокруг него вертится ловелас

И щеголь, подходя то к той, то к этой даме;

Нотариус с брелков своих не сводит глаз.

Рантье злорадно ждут, чтоб музыкант сфальшивил;

Чиновные тузы влачат громоздких жен,

А рядом, как вожак, который в сквер их вывел,

И отпрыск шествует, в воланы разряжен.

На скамьях бывшие торговцы бакалеей

О дипломатии ведут серьезный спор

И переводят все на золото, жалея,

Что их советам власть не вняла до сих пор.

Задастый буржуа, пузан самодовольный

(С фламандским животом усесться —

                                          не пустяк!),

Посасывает свой чубук: безбандерольный

Из трубки вниз ползет волокнами табак.

Забравшись в мураву, гогочет голоштанник.

Вдыхая запах роз, любовное питье

В тромбонном вое пьет с восторгом солдатье

И возится с детьми, чтоб улестить их нянек.

Как матерой студент, неряшливо одет,

Я за девчонками в тени каштанов томных

Слежу. Им ясно все. Смеясь, они в ответ

Мне шлют украдкой взгляд, где тьма вещей нескромных.

Но я безмолвствую и лишь смотрю в упор

На шеи белые, на вьющиеся пряди,

И под корсажами угадывает взор

Все, что скрывается в девическом наряде.

Гляжу на туфельки и выше: дивный сон!

Сгораю в пламени чудесных лихорадок.

Резвушки шепчутся, решив, что я смешон,

Но поцелуй, у губ рождающийся, сладок…

Перевод Б. Лившица

Венера Анадиомена

Из ванны жестяной, как прах из домовины,

Помадою густой просалена насквозь,

Брюнетки голова приподнялась картинно,

Вся в мелких колтунах редеющих волос.

За холкой жирною воздвигнулись лопатки,