Пиар добра или как просрать всё

Когда я взял Гоголя за нос, Гоголь вдруг подался назад. Я хотел отпустить его нос, но не мог. И Гоголь затащил меня в свой портрет.

Потом несколько минут я ничего не помнил. Понятное дело – я был в шоке.

Когда я очнулся, рядом, где-то рядом потрескивал огонь. Я очень осторожно открыл глаза. Оказалось, что я сидел в кресле, забравшись в него с ногами.

В соседнем кресле сидел Гоголь. Он смотрел на огонь в камине и то и дело подбрасывал в огонь рукописи.

- Холодно здесь, - сказал Гоголь, потерев длинные белые руки. – Руки мерзнут. А мне нельзя отморозить руки. Я писатель.

- Мертвые души? – спросил я, с сожалением проводив глазами очередную кипу рукописей, которые Гоголь отправил в огонь.

- Да нет, - рассмеялся Гоголь. – Это так – Донцова, Устинова, Робски, Минаев. Макулатура.

- Робски? Минаев? – удивился я, я таких не читал. – Кто это? Писатели?

- Да нет, не писатели, - усмехнулся Гоголь. - Так, хуеплеты. Они появятся позже, через много лет. А обогревают это помещение уже сейчас. Удобно, правда? Я жгу макулатуру будущего. Я это придумал. Талантливо придумано, правда? Талантливый я, что скажешь?

- Да, конечно, ну что вы! – замахал руками я на Гоголя. – Вы - гений.

- Да. Я гений, - печально согласился Гоголь. – Что ж. Тебе можно прочесть все это, - и Гоголь указал куда-то назад.

Я посмотрел за спину Гоголя. Я увидел, что мы находимся в небольшой, уютной библиотеке.

- Эти книги нельзя читать всем, - сказал Гоголь.

- А мне? – осторожно спросил я. – Почему можно?

- Потому что ты такой же, как мы! – сказал Гоголь и рассмеялся.

Было непонятно, шутит он или нет. Было страшно.

Я встал из кресла и подошел к книжным полкам.

Книг было мало. Во много раз меньше, чем в открытых фондах библиотеки имени Гоголя.

- Все, что ты прочитал раньше – макулатура, - сказал Гоголь и подбросил в огонь еще немного макулатуры.

Мне было обидно это услышать. Было обидно, что оказывается, тысячи томов, которые я прочитал – макулатура. С другой стороны, я верил Гоголю, и если он говорит, что это так, значит, это так.

Я взял с полки книгу, сдул с нее пыль и прочитал на обложке:

ПОЭТЫ-ДЕКАДЕНТЫ.

Так я познакомился с ними. Футуристами, декадентами, мистиками, поэтами, пророками. Так я стал читать поэзию. Которую мне нельзя было читать.

Я потом часто приходил в это закрытое книгохранилище. Я читал книги, которые нельзя было взять в библиотеке. Их нигде нельзя было взять. Нельзя было даже узнать нигде о том, что они есть. Здесь был Гоголь, но такой, которого нигде нет. Я прочитал второй том «Мертвых душ» Гоголя, и третий, и четвертый. Четвертый том был написан Гоголем вообще в стиле рэггей. Гоголь очень любил рэггей, и иногда даже пел, и мог петь рэггей часами, прямо беда была, когда Гоголь начинал петь рэггей. Часто у Гоголя собирались друзья, авторы запрещенных книг, которые хранились в этом месте. Однажды зашел Бунин. Я очень удивился – все-таки, Бунин.

- Что смотришь, мальчик? – ядовито спросил меня Бунин. – Что, может, Маяковского не хватает?

- Да нет, - ответил я, я сразу понял, что Бунин не любит Маяковского и не надо говорить, что его не хватает. – Все нормально, - сказал я уверенно. – Без Маяковского.

- Умница, - сказал Бунин, мой ответ ему явно понравился.

Бунин заходил к Гоголю чаще других, он брал всегда с полки только свои книги, книги других писателей он не признавал за книги. А свои книги с полок он брал потому, что все время в них что-то переделывал.

Гоголь смеялся над Буниным и говорил мне:

- Все бьется над каждой строкой. Вот поэтому и не дописал при жизни.

В хранилище находились именно такие книги. Которые были не изданы, утеряны, запрещены, сожжены или прокляты авторами, или – их издателями, или – были начаты, но не дописаны, были и такие, которые вовсе не были написаны - задумал, например, а написать не успел, и даже рассказать, что задумал, никому не успел – умер.

Часто заходил Велимир Хлебников. Общеизвестно, что при жизни он свои стихи и всякие гениальные наброски складывал в подушку, а подушку эту таскал с собой. Общеизвестно также, что умер Хлебников от простуды, в дороге, когда путешествовал неизвестно куда неизвестно зачем. Когда он умер, его нашли, кое-как похоронили, а подушку выбросили. Поэтому из всего наследия Хлебникова почти ничего не сохранилось. Все его наследие – один томик. А то, что дошло – было очень непонятно, всегда, всем. А временами – даже запрещено властями. В общем, не повезло так не повезло Хлебникову. Но он был и остается председателем земного шара. Даже ядовитый, как королевская кобра, Бунин, признавал его председательство.

Тут, в этом закрытом хранилище, было одиннадцать томов Хлебникова. Я прочитал все. Я с ним заговорить даже пробовал, с Хлебниковым. Но он только улыбался стеснительно мне в ответ. Он был очень стеснительный человек.