Пиар добра или как просрать всё

Этот-за-спиной - один из самых близких мне по жизни Иерофантов, мы дружим много лет. Это существо примерно с шестнадцатиэтажный дом, оно всегда находится у меня за спиной, как бы нависая надо мной чудовищной тенью. Поэтому я так его и называю – Этот-за-спиной. У него огромные руки, которыми он бережно как бы обхватывает, оберегая, меня и окружающий меня участок примерно в гектар. Этот-за-спиной – один из основных моих советчиков, потому что он всегда говорит мне, что делать. Очень часто его советы полезны, чаще - они вредны и опасны. Как бы то ни было, я всегда слушаю его советы.

А у Волчка – разные глаза. Один глаз – голубой, как лед, а другой – черный, как шахта. Он выглядит как волк. Он не очень большой по сравнению с другими Иерофантами – размером он со слона, не больше. Я его очень ценю за то, что он умеет вырывать куски почвы, и там где он пороется в земле, остаются карьеры. Волчок плохо дрессируется, хотя за еду охотно выполняет команду «Голос». Голос у него хриплый и очень страшный. Когда Волчок собирается на охоту, а он охотится на души разных артистов, он воет. Воет он, и когда у него предчувствие чего-то плохого. Или хорошего. Воет он на Луну, но также охотно воет и на другие планеты. Он, в общем, часто воет. Вой его можно было бы назвать леденящим душу, но так как Волчок у меня живет с детства, я к нему привык, и к его вою – тоже. И мою душу его вой не леденит, почти совсем.

Вот кто такие Иерофанты. О других Иерофантах подробнее расскажу потом, ведь читателю, скорее всего, хватило пока краткого описания первых трех моих Иерофантов.

Когда я открыл бутылку, Иерофанты затихли. Винтокрылый даже сел на землю, и заглушил двигатели. Они смотрели на меня своими разноцветными глазами и молчали. Они ждали.

Когда я сделал первый глоток, Иерофанты зашептались. Я слышал их голоса. Этот-за Спиной сказал:

- Началось.

- Началось, началось, - зашептались тогда другие Иерофанты.

- Что началось? – не понял я и спросил вслух.

- Что? Что значит "началось"? – переспросил Киса, который был рядом и не понял, с кем я разговариваю.

- Началось, началось, началось! - шептались, улыбаясь друг другу, все мои Иерофанты.

- Тише! – сказал я. – Не слышу, они говорят шепотом.

Иерофанты так и не сказали, что началось. Они встали вокруг меня в круг, и стали водить хоровод и петь. Пели они очень печальную песню, с такими ловами:

- У-у, у-у-у, у-у-у-у…

А Винтокрылый даже включил свои двигатели, и тихо ими гудел. Все это было торжественно, немного смешно и очень страшно. Несмотря на это, я сделал второй глоток, третий и четвертый, пятый и шестой.

Мы пили, и Киса даже один раз сказал тост:

- Ну, чтоб всегда было весело.

Я согласился. Тост был хороший и точно передавал все.

Мы выпили всю бутылку. Но нас не сразу вставило. Мы вернулись в школу.

Вместе с нами в школу пошли мои Иерофанты. Но внутрь школы они не могли попасть – они были слишком большие. Поэтому они облепили здание школы, и смотрели в окна своими глазами – желтыми и голубыми, черными и белыми.

Потом в туалете с Кисой мы выпили еще. Нас угостили одноклассники. Потом в туалете я закурил. Это было мерзко, но брутально, а мне теперь, хочешь - не хочешь, приходилось быть брутальным – ведь детство кончилось.

Прости меня, Элла Ни

Потом были танцы, танцы синих выпускников. До этого дня в нашей школе порой устраивали танцы, они назывались дискотеки. Я ходил на дискотеки, но не танцевал. Не потому, что не умел. Дома у меня был проигрыватель, и куча пластинок, их по моей просьбе покупала мама. Я часто, когда мамы не было дома, включал музыку, и танцевал. Танцевал яростно, как павиан. Но это было нетрудно, потому что меня никто не видел. Но на дискотеках я танцевать не мог, потому что там была вся школа, и если бы я начал там танцевать в таком же стиле, как танцевал дома, я был бы как Игги Поп. То есть, нормальным людям танцор не понятный, пугающий.

А мои одноклассники танцевали, не все, но многие. Танцевали они так себе, и я смотрел на них, как Игги Поп на Стаса Пьеху. С горечью. Но они все же были смелее меня, ровно настолько, чтобы вот эдак позориться друг перед другом. А я решиться на такие ублюдства не мог, а подлинные свои наработки в хореографии продемонстрировать не решался.

А еще были медленные танцы, которые все называли медляками и очень ждали. Тогда пацаны шли к телочкам, и танцевали с ними, раскачиваясь, как буйки, держа телочек за талию и прижимая их к груди. Я этого боялся.