– Значит, это и самом деле был поцелуй на миллион долларов? – доктор ахнула и прикрыла рот ладонью. – Боже! Да это же вы! Вы подсказали этот заголовок репортерам, чтобы сообщить Маллоу!
– Мисс Адлер! – развел руками коммерсант. – Вот не думал, что вам понадобится столько времени догадаться! Ну, конечно, я. Я знал, что Форд будет действовать быстро. Не думал, правда, что настолько, но все равно: Маллоу должен был успеть принять кое-какие меры, чтобы мы не остались совсем уж с голой… э, простите.
– Ничего-ничего. Мне кажется, сегодня можно. Кроме того, это правда. Вы избавились от Форда, но остались при этом – вот именно то, что вы сказали.
Саммерс задумчиво размешал лед в стакане с водой.
– Когда мы познакомились с Фоксом, он произнес удивительную вещь: «Делать деньги – искусство. Искусством это становится тогда, когда вы, во-первых, любите свое дело, и, во-вторых, любите деньги, которые оно приносит. В равной пропорции».
Так вот, доктор, почти двадцать лет я пытался найти ее, эту пропорцию. Но, наверное, равновесия между любовью к деньгам и любовью к своему делу не бывает. Наверное, так. Рано или поздно приходится делать выбор.
– В таких вещах не бывает равновесия, мистер Саммерс.
– В каких вещах?
Она, смеясь, покачала головой.
– Это что, – поразился коммерсант, – вы что… вы заговорили о любви?
– Ну, раз я беседую с «каирским возлюбленным дочери миллионер»«, – доктор любовалась лепниной на потолке, – отчего бы и мне не вставить два слова.
– Ах, так.
– Да, так. А вы думали, я буду молча любоваться на ваши подвиги?
– Ну, я… надеялся как-нибудь отбрехаться.
– Интересно, как вы собирались это сделать. Я верно понимаю, семья мисс Вандерер взяла вас в оборот?
– А вам смешно, да?
– Так вам и надо. Нечего было использовать девочку в своих целях.
– Помилуйте, Эдна – ребенок! Нельзя же относиться к этому всерьез!
– Мистер Саммерс, мне было одиннадцать лет, когда я испытала нечто подобное, и это было очень серьезно.
– Да? – коммерсант помялся. – А… а кто он был, доктор?
– Мистер Жиллет [29] , – сухо ответила доктор.
Коммерсант уставился на нее.
– В чем дело? – раздраженно спросила Кларенс-Вирджиния Бэнкс.
– Ни… ни в чем, просто полюбопытствовал. Но доктор! Он же был старикан еще, когда мы с вами родились!
– Мне не хотелось бы обсуждать такие вещи.
– Ах, я понял! – коммерсант откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Вы втрескались в карточку. У девчонок это бывает.
Доктор вонзила ложку в мороженое.
– У мальчишек, полагаю, тоже.
– М-может быть, – не стал спорить коммерсант. – Правда, я никого такого не знал…
А что, да? – он наклонился ближе. – Так и было? Влюбились в карточку?
– Мистер Саммерс, давайте сменим тему.
– Надо же, а меня никогда не водили в театр.
– Тетя тоже нечасто ходила в театр. Мы не могли себе этого позволить. Это был особый случай. Мы смотрели спектакль на Бродвее.
– А что, – коммерсант еще больше понизил голос, – держали его карточку под подушкой, да? И на ночь целовали?
– Мистер Саммерс, я прошу вас!
– Ну, ладно… Знаете, я же и представить не мог, что Маллоу возьмет, и привезет вас.
Доктор удивленно приподняла бровь.
– Как? – она выпустила ложку и отодвинула вазочку с мороженым. – Вы же сами дали телеграмму!
Саммерс запнулся.
– Э-э… – протянул он. – Простите меня, доктор, отвлекся. Так что вы сказали?
– Но разве это не вы дали телеграмму?
– Естественно, я! Я имел в виду, я не думал, что вы согласитесь.
– А я, в свою очередь, не думала, что вы решитесь впутать меня в свои сомнительные дела. Мне показалось, что только крайняя необходимость могла заставить вас просить…
– Знаете, я очень волновался. Так долго придумывал, как бы вам все объяснить… я, вообразите, не помню, что сам написал!
– Вы написали: «любой ценой уговори ее приехать».
– Ах, да! – воскликнул Саммерс. – Да, конечно! И что, вы немедленно согласились?
– Вы написали, что положение отчаянное, – доктор внимательно смотрела на него. – И вы упомянули желтую лихорадку. Это правда?
Тем временем за соседним столом тетушка Ральфа кушала пирожное.
– Скажи, дорогой, – спрашивала она Маллоу, – давно это у них?
Маллоу заметил, что девчонка, глядя в его сторону, поправила очки, и улыбнулся ей. Спина Вандерера, который нарочно уселся так, чтобы дочь не видела Д.Э. Саммерса с невестой, напряглась.
– Да лет пятнадцать уже, – сказал Дюк. – С тех пор, как он встретил ее под Фриско.
Миссис Кеннел без всякой совести рассматривала обоих в лорнет.
– Гм, гм, – бормотала она. – Я ничего не знала. Что же так долго… Это все мисс Бэнкс, правда?
– Кто же еще? – весело поинтересовался Маллоу. – Больше некому. Он, понимаете ли, для нее – сомнительная личность.
По спине Вандерера было понятно только то, что он все слышит.
– Ах, так? – воскликнула тетушка Элизабет. – Мой Ральф – сомнительная личность? Да порядочнее болвана не найти на всем свете! Он воспитан лучше, чем все эти денежные мешки, вместе взятые! Он из уважаемой семьи, наконец!
– Нет, нет, миссис Кеннел. Все это ей прекрасно известно. Она, понимаете, не одобряет его род занятий.