Пять имен. Часть 2

Вместе с Лодовико прибыли чудесные музыканты, достойный похвалы хор мальчиков от шести до пятнадцати лет, звучавший гармонично и нежно, а так же прочие лицедеи, танцовщики, мимы и простые работники, всего числом около двухсот пятидесяти человек.

Мессер Джованни да Биччи и сыновья его, Козимо и Лоренцо приняли удивительных гостей щедро, и в особенности обрадовался мессер Джованни, когда маэстро Лодовико предложил ему поставить великолепную и богоугодную мистерию Благовещения[15] в церкви Сан-Феличе ин Пьяцца.

Убранство и машинерию поручили заботам непревзойденного архитектора маэстро Филиппе Брунеллески, строителя кафедрального Собора Санта Мария дель Фьоре.

Козимо и Лоренцо Медичи не пропускали ни одного дня, пока готовилась мистерия, а подготовка ее заняла более четырех месяцев, братья даже попросили у маэстро Лодовико разрешения самим представить кого-нибудь, и были довольны тем, что им позволили стоять в толпе Пророков.

Из всей свиты маэстро Иннаморато мессер Козимо избрал себе одного товарища для бесед и досуга, то был красивый пятнадцатилетний отрок, сын маэстро, по имени Орландо, начальник хора, обладавший поистине дивным голосом. Мессер Козимо и Орландо проводили вместе много времени, причем Козимо дивился не по годам разумным и умелым рассуждениям и затеям своего друга.

Отрок Орландо был невелик ростом, свеж и строен, как девушка, но при этом скромен, и хотя имел совершенный вид ребенка, судил обо всем, как человек, умудренный опытом прожитых лет или скорбью.

Весной, желая отдохнуть от трудов, мессер Козимо пригласил маэстро Иннаморато с сыном погостить в селение Виккьо. В окрестностях города Фьезолы,[16]

близ Виккьо располагались виноградники, принадлежавшие дому Медичи.

Дни проходили легко и с пользой, нашлось время и для дружеских бесед и для уединения.

В один из дней Орландо прогуливался верхом по холмистым окрестностям Виккьо — и направив коня в оливковую рощу, заметил девушку, спящую под полным солнцем на склоне. Ее белая кожа, детские черты и русые полурасплетшиеся косы тронули отрока, боясь, что полуденные лучи напекут девице голову, он разбудил ее, отвел в тень и спросил кто она.

Девушка назвала ему свое имя и рассказала, где она живет.

Они приятно поговорили и расстались весьма довольные друг другом. Девушка была уверена, что пригожий и богато одетый отрок влюбился в нее, Орландо же, вернувшись к отцу повел такие речи:

— Неправда ли нелепо предписание, согласно которому святую Марию Магдалину, Суламифь, а то и саму Богоматерь должны представлять переодетые мальчишки? Сколько сальностей и нелепиц отпускают зрители, глядя на фальшивые груди, слушая, как дают «петуха» неокрепшие голоса, и гадая, что у «святой» под юбкой? Не забывайте, что в Писании ношение одежды, несвойственной полу осуждается, как противоприродный грех. Разве не отвратительно, когда плохо выбритая «святая агата» или «варвара» задирает подол и берется за свою штуку, чтобы помочиться в уголке перед выходом на сцену, пока никто не видит? Не лучше ли нам найти целомудренную девицу, которая станет прекрасным цветком Благовещенского действа. Если уж сам Христос вочеловечился во чреве женщины, нам ли, грешным, гнушаться естеством Богоматери?

— Довольно красноречия. Где ты ее нашел и какова она с виду? — подумав, спросил маэстро Иннаморато.

Тем же вечером они навестили девушку, и, очарованный ею, маэстро Лодовико решил, что лучше ее, никто не представит образ Непорочной Царицы Ангелов.

Промеж собой они стали ласково именовать ее «Мадоннина», то есть: маленькая Мадонна. Заплатив престарелому опекуну девицы, который служил церковным сторожем и могильщиком в Виккьо, маэстро Лодовико и Орландо спешно повезли Мадоннину во Флоренцию, ведь ее подготовка к действу могла занять многие дни.

Подобно полевой птице, по случайности впорхнувшей в дворцовые палаты, Мадоннина лишилась душевного покоя, всякий день, проведенный в блистательной и многолюдной Флоренции казался ей тысячей лет блаженства в райских кущах.

Кавалеры и донны в шелках и дорогих каменьях мнились ей существами высшими и вечно юными, сам мессер Джованни Медичи ласково разговаривал с ней, держа ее за подбородок, чтобы оценить цвет глаз, перед ней воскуряли благовония, ее угощали редкостными кушаньями и сластями, две служанки одевали и раздевали ее и служили ей за столом, и ароматами Аравии умащали ее волосы, клали на невинное лицо румяна и сурьмили веки по тосканской моде.

Наряд Богородицы, который Мадоннина должна была одеть для мистерии, шили четверо портных и две златошвейки. Платье из голубого рисунчатого бархата, подбитое беличьими спинками и зернистой тафтой было оценено в 100 флоринов золотом, плащ из белой материи ценой в 20 золотых, и ко всему три серебряных пояса — оцененных в 31 флорин. И все это для той, что прежде носила каляные юбки из грубого романьольского холста и покрывала голову соломенным башлыком.