Пять невест и одна демоница

Глава 12

В которой повествуется о страхах девичьих и семейном позоре, который удается обратить во благо

«И гнев небес обрушился на степь. Огонь столь яростный, что не осталось бы ничего живого, ни человека, ни лошади. Но воздела тогда Великая Мать руки и приняла пламя, уняла его, успокоила, а после поделила меж своими дочерями, связав их кровью и силой».

«Сказания диких кочевых народов, коии продолжают прозябать во тьме невежества, собранные и записанные скромным путешественником Анушаром Ирхашским для благодарных потомков».

Гремели барабаны.

Уже второй день гремели. Дым костров ложился на седые травы, мешаясь с предрассветными туманами. Пахло огнем и степью, сырой землей, людьми.

Лошадьми.

Отец, устроившись на высоком помосте, смотрел прямо. Лицо его было неподвижно, да и сам он казался статуей, одной из тех, что скрываются в Старом городе. Теттенике покосилась, пытаясь смирить дрожь в руках.

Страшно.

Все еще страшно. Несмотря на горький травяной отвар, который поднесли ей. От отвара появилась непривычная легкость в теле и мысли стали путаными. Хотелось спать. Но вот страх никуда не исчез.

Ничего.

Надо просто потерпеть. Она сможет. Она ведь дочь кагана.

Барабаны смолкли, и стал слышен протяжный крик сокола где-то там, в поднебесье. Солнце выглянуло, плеснув золотом на облака. И степь очнулась.

И люди.

Встал отец. Поднялись сыновья, плоть от плоти, сила от силы, знак, что крепок великий род, что с ним еще милость Матери степей, а стало быть и благословение.

Семеро братьев.

И все похожи друг на друга, пусть и рождены от разных матерей. Темные лица, ветром обласканные. Темные глаза. Темные волосы. И рядом с ними она, Теттенике, смотрится чуждой.

Может, в этом все дело?

В том, что ошибся отец, взяв в свой шатер женщину далекого племени? Ей об этом говорили, когда стало понятно, что и она, Теттенике, тоже лишена, что силы, что благословения.

Слабая.

Хрупкая.

Никчемная.

Но пока об этом знают лишь отец, братья и мерзкая старуха, которая, слава Матери, осталась в шатре.

– Сегодня, – голос отца оседлал ветер, и тот покорился, стих, не рискуя потревожить и орлиные перья в волосах. – Великий день.

Он подал знак, и Теттенике поднялась.

В голове все еще шумело.

И тело, её тело не слушалось. Оно казалось таким… таким… чужим. Она подняла руку, поднесла к лицу. Какая смешная. Особенно пальцы. И Теттенике с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Отец нахмурился.

Слегка.

И она поспешно спрятала руку за спину.

Потерпеть. Сегодня… сегодня великий день. Ей выберут мужа. И она, наконец, покинет шатер, чтобы занять место, достойное дочери кагана. Правда, все равно страшно, дома к ней хотя бы привыкли, терпели её и слабость, и никчемность, а вот как примут в доме мужа?

Да, точно страшно.

И смешно.

Отец говорит. Надо слушать. Только не получается. Слова скачут, словно горох. Горох Теттенике не любила, от него живот пучит. А он все говорит и говорит. О Матери степей, которая благословит брак и даст Теттенике многих сыновей.

И о том, что два дня лучшие воины показывали удаль свою.

И что-то там еще.

Показывали.

Копья… да, копья, точно. На скаку поднимали пушистый лисий хвост и еще… до чего же путано все. Надо держаться. И она стиснула зубы. А ведь говорила, что не нужны травы, она справится. И справилась бы, но старая Шаушан, которая к Теттенике приставлена была, растила её с малых лет – стерва еще та, конечно, – поднесла чашу.

И выпить заставила.

Сказала, что только так и получится, что сама Теттенике дурной крови, и если не травы, то все это увидят. Позор случится. Или хуже того. Вдруг да возникнут сомнения в том, что род Улахтай по праву восседает на белой кошме.

Страшно.

Она стиснула кулаки.

– …и пусть Великая мать сама изберет достойного! – завершил речь отец и тут же взвыли рога степных туров. От звука их громкого Теттенике покачнулась, но устояла.

Брат подхватил.

Младший.

– Уже недолго, – мягко произнес он. – Потерпи.

Танрак.

Рожденный старшей женой, любимой, он отличался необычайною мягкостью нрава. Отцу это не нравилось, но Танрак, пожалуй, единственный из всех, спокойно выносил и отцовское недовольство, и гнев его. И ныне позволил себе обнять сестру.

– Ты просто сядешь и все. Помнишь, мы садились?

Она помнила.

– Позволь лошади идти.

– А она пойдет?

– Пойдет. И поверь, выберет того, кто припас самое вкусное угощение. А мужчина, который знает, что нужно лошадям, и с женщиной разберется.

Теттенике выдавила слабую улыбку.

Оставалось надеяться, что он прав. И еще на милость богини, которая, быть может, и не слишком рада этакой никчемной дочери, но ведь Мать Степей обо всех заботится. А Теттенике, она разве на заслужила заботы?

– Идем, – брат осторожно сжал ладошку. – Это несложно. Ты сумеешь. На самом деле ты очень храбрая.

Он говорил очень тихо, но Теттенике слышала.

Слушала.

И шла.