Пять ночей. Вампирские рассказки

Я испытывала жестокое двойственное чувство — одна часть меня спрятала лицо в ладонях, хныкала, как ребенок в темноте, и надеялась никогда больше не увидеть и не ощутить ЭТО. А второй до смерти хотелось обратного, но попросить я не осмеливалась. Ведь это все еще был Зак, монстр, который желает моей смерти, и у меня нет причин его жалеть. У меня есть все причины злорадствовать и желать, чтобы это проклятие не оставило от него мокрого места. Уверена, у него тьма врагов, а если у тебя тьма врагов, то тебя могут проклясть сто тысяч раз, и ты в жизни не найдешь концов.

Вряд ли кто-то разбрасывается такими проклятиями без причины.

— И как давно оно появилось?

— Два месяца назад. Вернее, давно — но тогда ненадолго, а сейчас… Сначала только здесь, — он коснулся пальцами между лопатками, — потом поползло… стало… — Внезапно Зак тряхнул головой, будто осознав, что говорит именно со мной. Ему явно хотелось рассказать об этом кому-то, очень давно хотелось, но уж точно не мне. — Оно просто действует мне на нервы, и все. Я сюда приехал, как раз чтобы по пути все уладить. И вообще, это не твое собачье дело.

— Разумеется, — я поднялась с пола. — Пока оно убивает только тебя, это не мое собачье дело.

* * *

Мы часто лили кровь — и редко слезы.

Мне спалось очень мирно и сладко. Недолго.

Я очнулась в холодном поту от сна, в котором черная паутина проклятия падает мне на лицо, и каждая нить ее — кислота. А еще кто-то тихо всхлипывал на заднем плане, будто не плакал уже давным-давно и забыл, как это делается.

Улеглись мы рано — задолго до рассвета, и сейчас было еще темно. Я встала, борясь с диким желанием схватиться за лицо и сбросить с себя этот кошмар, но мне это плохо удавалось. Заменив его на желание умыться, я побрела на кухню — она ближе ванной, а мне был нужен всего лишь кран.

Дверь на кухню оказалась приоткрыта. До рассвета еще оставалось время, так что было темновато, а я в полумраке вижу не очень. Но Зака я увидела. Вернее, вначале услышала, потому что слышу я чуть лучше, чем вижу в темноте.

Было похоже, что он сидит на полу, у холодильника. Хоть какими тихими ни были мои шаги, Зак вдруг пошевелился и начал подниматься, опираясь о дверцу.

Это было неуклюже. Так не на него не похоже. Обычно он владел своим телом в совершенстве.

Я сделала быстрый шаг вбок и вошла в ванную. Он проскользнул мимо темной тенью. Конечно, он меня услышал, но вряд ли понял, что я видела его. Переждав несколько минут в абсолютной тишине, я вернулась на кухню.

Трогать выключатель не решилась, просто подошла к холодильнику и взялась за ручку. Она была влажной. Будто кто-то схватился за нее мокрой рукой — ненамеренно, просто чтобы помочь себе встать.

Я приоткрыла дверцу, пустив полоску света, и рассмотрела ладонь. Подтеки были красноватыми, но не липкими — слишком жидкими для крови.

Как это пишут — «повинуясь какому-то инстинкту»? Наверное, я так и сделала, потому что коснулась губами ладони. В голове сразу стало пусто и звонко, а по телу разлился обжигающий холод. Или леденящее тепло. Я застыла в восторге — и ужасе от самой сути своего поступка. Но ужас отступил, по крайней мере ненадолго, и остался чистый восторг.

В детстве у нас была такая игра — «угадай, каково на вкус». И однажды кто-то загадал луну, и мы долго подбирали для нее вкус, пока не сошлись на том, что луна на вкус как монетка. Или как морской камень. Или как слезы.

Я чувствовала на губах горьковатый вкус луны — не впервые — и очнулась на коленях, скользя языком по ручке дверцы. Вот блин.

И что это на меня нашло?..

— Ты почему не спишь? — Голос Зака звучал как треснувшее стекло. Он стоял в дверном проеме черной тенью с тусклым зеленым бликом на месте глаза.

— Я… пришла…

Слизать твои слезы с холодильника?

— …попить воды, — промямлила я, быстро поднимаясь на ноги. — Просто поскользнулась.

— Тебе плохо? — спросил он с подозрением.

— Нет! Мне хорошо!

И тут я не лгала. Мне действительно было хорошо. Стало хорошо. Так хорошо, как, наверное, давно уже не бывало.

Повернувшись к нему спиной, я демонстративно порылась в холодильнике, налила себе сока, но когда Зак ушел, так и не заставила себя выпить. Это перебило бы вкус луны, а все мое естество бунтовало против.

Теперь я знала, что у луны вкус крови и горьких — в прямом смысле, не в поэтическом — слез, но… никогда и представить не могла, КАК ИМЕННО узнаю об этом…

Когда я вернулась в комнату, Зак спал на моей кровати, сграбастав под себя простыню с покрывалом и завернувшись в них, будто к вечеру собирался превратиться в бабочку. Вздохнув, я отправилась на диван и, хотя сна не было ни в одном глазу, мгновенно вырубилась и прекрасно спала до трех часов. Это было к лучшему. Обдумывать случившееся я предпочла бы все-таки при свете дня.

В идеале, конечно, не обдумывать совсем.

* * *