Пять рассказов о любви и подвиге

Он вышел прямо к стартовому столу готового к взлету корабля. И уже не было страшно. Было никак. Просто железяка, которая способна выжечь город, стоит в сотне метрах от него, и эта железяка подавала признаки скорого старта. Вокруг было стеклянное поле, изрытое ямами и усеянное холмиками – шрамами от предыдущих стартов.

Вдруг корабль засветился фиолетовым светом, из его нижней части вырвалось фиолетовое пламя, ударило в стол, провалилось куда-то вниз, отразилось с противоположной стороны, и осветило небо призрачным сполохом. Вдруг стало невыносимо жарко, а глаза не могли выдержать силы фиолетового пламени. И все это происходило в полнейшей тишине, которую нарушали лишь порывы ветра.

Вот, значит, как все это происходит.

Он, ослепленный ярким светом, инстинктивно побежал прочь от корабля, но обо что-то запнулся, больно упал, покатился, куда-то провалился, еще раз больно упал и затих. Сквозь закрытые веки пробивался фиолетовый свет, но жара уже не было.

Со стороны корабля подул сильный ветер, который через мгновение превратился в шквал. Порыв проник в яму, подхватил полуслепого и обезумевшего от страха человека, понес по стеклянному полю, катил его, как тряпичную куклу, с силой бросал на холмики и ронял в ямы, протаскивал по камням и резал о какие-то острые грани.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Синяя стрела впилась в небо, и стало темно. Ветер исчез, наступила гробовая тишина. В горячее мягкое стекло с шипением впились первые капли грозы, которые скоро вменились ливнем. От холодных дождевых капель стекло трескалось, и на поле вокруг стартового стола то тут, то там вздымались фонтаны стеклянных осколков.

Ему было больно. По-настоящему больно. Не так, как было больно плоским героям его прошлых книжонок. По-настоящему больно и страшно, и от этой боли, смешанной со страхом, было смешно вспоминать все, что происходило с ним раньше.

По стеклянному полю, пробиваясь сквозь шум грозы, прокатился смех, за которым последовал приглушенный стон, затем снова смех, и опять стон, и опять смех, смешанный со стоном…

… Его нашли быстро, буквально через десять минут после старта «Исследователя». На нем не было живого места, его одежда насквозь пропиталась кровью, которую не смог смыть даже ливень, но он смеялся и что-то бредил о боли, новых книгах и настоящей жизни.

На следующий день в его блоге появилась полная пафоса, надрыва и глубокой философии запись: «Лишь тот может написать о боли, кто испытал ее. Лишь тот может написать о жизни, кто на самом деле жил. Но зачем что-то писать, если ты уже все испытал и все видел?..».