Пять уникальных писателей (сборник)

Она заволновалась. Это было приятно. Внутри как будто шарик воздушный, наполненный радостью: она увидит Данилу, того, с кем она играла в шахматы в парке, здорово, он умеет угадывать желания, а может, она ему, нет, не может, не может такого быть, что она ему понравилась, не надейся, не мечтай, он мальчик ещё, ты раза в два его старше, сейчас ему двадцать четыре, ей сорок восемь, а когда ему будет сорок, ей будет восемьдесят, что ли? Она рассмеялась, ему будет сорок, ей будет шестьдесят четыре, всего-то, девчонка! Она развеселилась, полтора часа на сборы, что надеть, что надеть? Она нырнула в недра шкафа, у бога всего много, подумала она и стала перелистывать наряды: белый верх, черный низ? и в гроб?! не пойдет! Красное в обтяжку платье? не хочу, буду чувствовать себя неуютно, я же не роковая женщина, я скромная, шкаф ломится, а надеть нечего, хоть голой иди!

Она скинула халат и принялась изучать себя в зеркале. Стройная, ей были бы как раз вещи, которые она носила в двадцать. Ноги длинные, стройные, бёдра узкие, тонкая талия, грудь третьего размера, длинная шея, гордо посаженная голова, треугольное лицо, беби-фейс, не поймешь, сколько ей на самом деле лет, и чуть-чуть седины, совсем незаметной в светлых волосах, она придирчиво осмотрела себя, пойду голой, подмигнула она своему отражению, отражение скептически покачало головой и криво улыбнулось. Даша обиделась и в отместку вредному отражению схватила первые попавшиеся чёрные джинсы и болотного цвета рубашку с редкими несимметричными оранжевыми вышитыми вручную искрами. Она распустила волосы, чуть подкрасила ресницы, тронула помадой пухлые губы и вспомнила, как вчера в парке он поцеловал её, по телу пробежал ток. Она немного оттенила брови, совсем чуть-чуть, так, чтобы яснее был виден упрямый излом – смелый, своевольный, дерзкий. Хороша!

Она натянула берцы и по привычке потопала правой, потом левой ногой в пол. Без пяти двенадцать, а вдруг она так и просидит с чистой шеей, и он не позвонит? Вдруг это шутка и никому-то она не нужна? Она уже успела расстроиться, как в дверь позвонили, не один раз, а мелодией: три звонка, два коротких и один длинный, она могла поклясться, что это было: э-то-яаа…

Она с надеждой и страхом открыла входную дверь.

– Герцог Данталион! – вырвалось у неё.

– Хотел бы я быть герцогом, – засмеялся Данила.

– Вы пунктуальны, – Даша не могла остановиться: – Признайтесь, вы – демон, и будете служить мне до самой моей смерти, – попёрла она на него.

Молодой человек улыбнулся:

– Точно, – сказал он, – я демон, – с той интонацией, как говорят, чтобы буйный сумасшедший успокоился и не входил в раж.

Даша надулась и украдкой посмотрела ему в глаза, но ничего, кроме усмешки, не увидела.

– Ну хорошо, – согласился он с притворной покорностью, – я буду служить вам, Даша, если хотите!

Даша почувствовала себя дурочкой и растерянно замолчала.

Он старательно прятал улыбку. Данила был в чёрном, на шее у него был красный шарф, Даша вспомнила, что в гримуаре герцог Данталион описывался в образе человека в алом плаще и чёрной одежде, держащего книгу в правой руке: в правой руке у Данилы был планшетный компьютер, описание вроде подходило, но не являлось абсолютно идентичным, она сомневалась, и её всё время мучила, не отпускала мысль, что Данила – и есть герцог Данталион.

В ответ на эту мысль Данила хмыкнул и отворил дверь Дашиной квартиры, они шагнули и вместо лестничной площадки попали в огромный зал, такой высокий, что под сводчатым потолком сгущались сумерки. Из высоких окон толстыми снопами света падали солнечные лучи на стоящие рядами, как в библиотеке, столы с зажжёнными зелёными лампами. Они нашли свободный стол в начале, ближе к кафедре, дальние столы были уже все заняты. С потолка, враскачку, как осенние листья, стали падать листы с тестами. На столе перед Дашей улеглись стопкой пять листов.

Только она хотела начать, как по проходу между столами послышались шаркающие шаги и на её макушку по-отечески опустилась крупная ладонь. Даша затаила дыхание, она почувствовала себя маленькой, это было так приятно, что, когда руку убрали, Даша почувствовала отчаяние, безграничное, безбрежное, как в детстве, когда однажды, гуляя в Сокольниках, она потеряла папу, ощущение было похоже. Она с тоской проводила глазами высокого с волнистыми тёмными, наполовину седыми волосами старика в растянутой толстой вязаной кофте на голое тело, в пижамных вельветовых штанах и дырявых домашних тапочках на босу ногу. Он не стал занимать кафедру, а поставил стул к окну, сел, закинув ногу на ногу, и закурил. Синий дым заклубился в луче света. Даше вдруг нестерпимо захотелось получить эту работу и чтобы он хотя бы ещё разок погладил её, как маленькую, по голове.