Пять веселых повестей

Мы водворили колючие хвойные и шершавые лиственные ветки на их прежние места, заделали все просветы.

- Сейчас будем плот на воду спускать, - объявил Саша.

Наступила торжественная минута. Мы с трёх сторон уцепились за брёвна и поволокли плот к реке. Он упирался, цеплялся сучками за камни. Но мы всё тащили, тащили - и вдруг плот стал лёгким, невесомым, он сам потащил нас за собой.

- Ур-ра! Поплыл! Поплыл! - завизжала Липучка. - Ур-ра! - И первая полезла на плот.

Мы с Сашей тоже полезли, и разноцветная, сколоченная из разных брёвен «палуба» заходила ходуном.

Мама всегда говорит, что у меня очень богатое воображение. Вот, например, я могу себе представить, что троллейбусы, сгрудившиеся на конечной остановке, - это стадо каких-то огромных животных с длинными и прямыми рогами, пришедших на водопой.

А однажды, когда мы с мамой зашли в посудный магазин, я представил себе, что разнокалиберные чайники, стоявшие на полке, - это одна большая семья: самый высокий, тощий чайник или, вернее сказать, кофейник - это сухопарый, подтянутый папа; самый толстый, в красных кружочках, - это расфуфыренная мама; а маленькие разноцветные чайнички - их многочисленные детишки. Помню, мама тогда сказала: «С твоим воображением можно стать писателем. Но сейчас ты, к сожалению, можешь издать лишь «Полное собрание орфографических ошибок».

Так или иначе, но воображение у меня было очень богатое. И вот, впервые забравшись на плот, я на минуту прищурил глаза и представил себе, что переливчатая, чешуйчато-золотистая под солнцем вода - это вода океана, притихшего и виновато вздыхающего после бури. Наш плот - это всё, что осталось от гигантского корабля, потерпевшего кораблекрушение. Зелёный холм - это вулкан, который в любую минуту и без всякого предупреждения может начать извергаться. А навстречу нам плывёт неминуемая гибель в виде белого айсберга, с которым мы вот-вот должны столкнуться. Айсбергом мне почудился белый шпиц Берген, который не пожелал остаться без нас на полуострове, отважно пустился вплавь и догнал плот. Правда, шпиц, плывущий по реке, больше напоминал не грозную гору, а чудом уцелевшую в ясный, солнечный день льдинку, покрытую снегом.

Липучка втащила пса на борт нашего «корабля».

- Примем и его в нашу команду, раз людей не хватает, - сказал Саша.

Он забрался в ящик из-под рафинада, то есть на капитанский мостик, и отдал первое распоряжение:

- Ты, Шурка, будешь помощником капитана, боцманом и рулевым. Бери шест и слушай мою команду! Липучка будет доктором и коком. А кто у нас будет просто матросом? Ведь должны быть на корабле рядовые матросы? Ясное дело, должны.

Вдруг Саша вытянул руку и указал на холм, к вершине которого карабкались две смешные фигурки в белых панамах, словно два живых гриба: один на толстой ножке, а другой - на тонкой.

- А если нам этого… худенького пирата матросом сделать?

Я не поверил своим ушам:

- Веника? Матросом? Да его мамаша от своей юбки ни на шаг не отпустит!

- Не отпустит? А мы его похитим, - совершенно серьёзно сказал Саша.

- Как это - похитим?

- Придумаю как. Мамаша и не заметит. Понятно?

- Да стоит ли из-за него руки марать? - усомнился я. - «Похищать»! Что он, восточная красавица, что ли? Без него обойдёмся. Разве у тебя нет хороших товарищей?

- Товарищей у меня побольше твоего. Да они все в туристический поход уплыли…

- Уплыли? Вот видишь! И нам бы тоже! Почему ты с ними не уплыл?

Саша хмуро взглянул на меня:

- Не мог. Дело у меня есть.

- Тайна, да?

Саша утвердительно кивнул головой:

- Тайна.

«Будет ли такой счастливый день, когда я узнаю его замечательную тайну? - подумал я. - Доверит ли он мне?..»

Потом Саша сложил руки трубочками, приставил эти трубочки, как бинокль, к глазам и скомандовал:

- Полный вперёд!

Я погрузил свой длинный шест в воду, достал до дна и что было сил оттолкнулся - наш плот рывком прибавил скорость.

ЧИСТЫЕ ПРОМОКАШКИ

Шли дни, а розовые промокашки в моих новеньких тетрадях оставались незапятнанными. Мне нечего было промокать, потому что я ничего не писал. За это время мама успела прислать ещё два письма: одно дедушке и одно мне. Жалея дедушкины глаза, я оба письма прочитал вслух, а потом быстро разорвал их и развеял по ветру.

В каждом из этих писем мама беспокоилась о моём здоровье, она советовала мне побольше дышать свежим воздухом и вовремя принимать пищу. И в обоих письмах, где-то в конце страницы - казалось, совсем другим, зловещим, не маминым почерком, - было написано: «Но в то же время…» И дальше мама напоминала о моей переэкзаменовке.