- Надо бы на особо угрожающих местах предупредительные знаки поставить! - предложил кто-то. - А то ведь не все вас, молодой человек, сегодня слышали. А знать это всем надо!
Кешку-Головастика уже и на «вы» называли и «молодым человеком», а про меня только сказали, что я «посинел» и «не умею плавать». Но это было лишь началом… Потом все вдруг вспомнили обо мне, грозно повернулись в мою сторону и, как по команде, стали меня отчитывать:
- А этот-то хорош! Посмотрите на него: плавать не умеет, а прямо в воронку полез!..
Круглая Кешкина голова покраснела, и даже сквозь белую метёлочку волос стал просвечивать розовый цвет.
- Он плавает лучше меня, если хотите знать! Ему судорога мышцу свела. Это со всяким может случиться! Вас, что ли, самих судорога никогда не хватала? А он эту реку пять раз туда и обратно переплывёт… Если, конечно, захочет!
Неожиданно раздался какой-то истошный крик: «Где он?! Где он?!»
- Вот он! Вот он!.. - отвечали все, расступаясь и указывая на меня.
Я увидел переполошённую Ангелину Семёновну, которая, раскидывая всех в стороны, пробивалась к самому центру событий, то есть ко мне. Но я её, оказывается, совсем не интересовал. Она вдруг круто переменила курс, метнулась в другом направлении и, пригнувшись, стала кого-то обнимать, целовать, приговаривая: «Он здесь! Он здесь, мой мальчик! Он здесь, мой единственный!»
Все снова посторонились, - и тогда я увидел её «единственного» Веника, смущённого, с гранёным стаканом в руке. Ангелина Семёновна осыпала его поцелуями.
Веник, наверное, только что прикладывался к источнику полноты, куда он всегда ходил со своим собственным стаканом: Ангелина Семёновна говорила, что, если пить из источника просто так, широко разинув рот, можно превысить медицинскую дозу (которую, по нашей просьбе, определил для Веника мой дедушка) и чересчур располнеть. Тем более, что у Веника в этом смысле «плохая наследственность». (Тут, конечно, Ангелина Семёновна имела в виду себя.)
Молодой человек в плавках и спортивной шапочке на голове ткнул пальцем в Веника:
- И он тоже тонул?
- Нет, он не тонул! Он никогда не сделал бы этого, зная, какое у меня слабое сердце! - причитала Ангелина Семёновна. - Ведь правда, Веник: ты никогда не будешь тонуть?
- Ну, ма-ама…
- Так чего же вы его целуете? - поинтересовался кто-то.
- За то, что он не рискует собой. Своей жизнью!..
- А риск - благородное дело! - насмешливо заявил молодой человек в плавках и шапочке.
- Вот вы собой и рискуйте! - повернулась в его сторону Ангелина Семёновна.
- Ну, мама… Это же как-то некрасиво, нехорошо, - пытался остановить её Веник.
- Ах, я ничего не могу с собой сделать! Дай мне прижать тебя к сердцу!.. - восклицала Ангелина Семёновна.
Наконец Ангелина Семёновна вспомнила обо мне. Она оставила своего Веника в покое и бросилась в мою сторону. Но я вовремя увернулся, и ей не удалось прижать меня к сердцу.
- В прошлом году, - стала громко рассказывать всем Ангелина Семёновна, - его мама ещё в Москве поручила мне шефствовать над Шурой. И всё было изумительно. В прошлом году он ни разу не утонул. И даже попыток таких не делал. А сейчас он без материнского глаза - и вот…
Тут я неожиданно понял, что бледнолицый и худенький Веник не зря носил в прошлом году матросскую шапку с надписью «Витязь», - он твёрдым шагом, держа впереди гранёный стакан, подошёл к Ангелине Семёновне и сказал:
- Хватит, мама! Шура, я уверен, обойдётся без твоего шефства…
И хоть он сделал замечание своей родной маме, но его голос прозвучал, как голос будущего глубоко интеллигентного человека, подобного дяде Симе, и все кругом как-то сразу поверили, что я действительно обойдусь без шефства Ангелины Семёновны.
Вскоре мы с Кешкой молча поднимались по холму в город.
- Это и правда здорово будет, если поставить на воде предупредительные знаки, - заговорил наконец Головастик. - Они раньше были, а потом все поломались и уплыли куда-то… Мы в школьной столярной мастерской новые понаделаем! И как мы до этого раньше не додумались?
Я ничего не ответил Кешке. Конечно, я был благодарен ему за то, что он сказал про судорогу, и за то, что я, оказывается, могу пять раз переплыть Белогорку туда и обратно. А всё-таки все его, а не меня считали выдумщиком, изобретателем и даже героем. «Нет, надо поскорее проявить самостоятельность и личную инициативу, о которых говорил Андрей Никитич!» - думал я.
- А ты, Шурка, прямо артист, честное слово! - желая, должно быть, развеселить меня, воскликнул Кешка. - Как это ты заорал: «Тону-у-у! Тону-у-у!» Ну, прямо будто и взаправду ко дну пошёл! Так естественно это у тебя получилось. И пузыри по воде забулькали.
Что мне было отвечать Головастику? Я молчал…
Я ПРОЯВЛЯЮ ИНИЦИАТИВУ