Пятая авеню, дом один

– У меня для вас приятный сюрприз, дорогая, – сказал он. – Мне показалось, что после хлопот с мебелью вам захочется переключиться. Сегодня мы посмотрим предметы искусства. Вчера вечером меня посетила блестящая идея, – он сделал паузу, – для вас я считаю подходящим феминистское искусство.

– Понятно.

– Вы же феминистка?

– Конечно, – невозмутимо ответила Аннализа.

– Впрочем, это не имеет значения. Я, например, позволю себе усомниться, что вы поклонница кубизма. Но подумайте, сколько сейчас стоят кубисты, – это же недоступные цены!

– Не для Пола, – отмахнулась Аннализа.

– Даже для Пола, – настаивал Билли. – Кубизм по карману только мультимиллиардерам, а вы с Полом пока принадлежите к категории мультимиллионеров. В любом случае кубизм – это не шикарно. Не очень подходит для молодых супругов. Будущее за феминистским искусством: оно вот-вот войдет в моду, а пока большинство лучших работ можно приобрести за умеренные деньги. Сегодня мы посмотрим фотографию. Автопортрет художницы, нянчащей своего ребенка. Восхитительная эпатажность! Поразительные краски! И никто пока не перебил цену.

– А мне казалось, это хорошо, когда покупатели дерутся из-за произведения, – нерешительно сказала Аннализа.

– Список желающих – это замечательно, – согласился Билли. – Особенно если туда трудно попасть и нужно платить наличными за картину, которую вы никогда не видели. Со временем мы дойдем до этого. А сейчас нам нужны одно-два эффектных произведения, которые вырастут в цене.

– Билли, – начала Аннализа. – А что вы с этого будете иметь?

– Удовольствие, – улыбнулся Билли. Повернувшись к Аннализе, он похлопал ее по руке: – Не стоит обо мне беспокоиться, дорогая. Я эстет. Если бы я мог провести остаток жизни в любовании произведениями искусства, я был бы счастлив. Каждая работа уникальна, сделана художником с неповторимым мировоззрением и складом ума. В нашем промышленном мире единственное утешение – это искусство.

– Я не об этом спрашиваю, – заметила Аннализа. – Как вам платят?

Билли улыбнулся:

– Дорогая, я не обсуждаю мои финансовые дела.

Аннализа уже несколько раз поднимала этот вопрос, но всякий раз Личфилд менял тему.

– Мне нужно знать, Билли, а то несправедливо получается – вы тратите на меня столько времени! Всякий труд должен быть оплачен.

– За произведения искусства я получаю два процента комиссионных. От дилера. – Билли недовольно поджал губы.

Аннализа вздохнула с облегчением. Билли однажды упомянул миллионную сделку, в которой выступал посредником, и Аннализа тут же подсчитала, что ему перепало двадцать тысяч долларов.

– Вы, должно быть, купаетесь в деньгах, – пошутила она.

– Дорогая моя, – с чувством сказал Билли. – У меня едва хватает средств жить на Манхэттене.

В галерее Билли немного отошел от стены с экспозицией, скрестил руки на груди и медленно, одобрительно кивнул.

– Очень современная, но композиция классическая – мать и дитя, – важно сказал он.

Фотография стоила сто тысяч. Аннализа с чувством невольной вины – ей до сих пор было немного неловко от их огромного состояния – купила автопортрет по карте «Мастеркард», с помощью которой, по словам Билли, совершаются все крупные покупки – ради бонуса в виде частично оплаченных авиабилетов. Скидки на перелеты обладателям «Мастеркард» были абсолютно не нужны – большинство из них летали частными самолетами. Тем не менее, отъезжая от галереи с фотографией, аккуратно завернутой во вспененную пленку и уложенной в багажник лимузина, Аннализа напомнила себе, что теперь в карман Билли попадет две тысячи долларов. Это было самое меньшее, что она могла для него сделать.