Пятерка Мечей

– Псих! – возмутился неизвестный. – Ты просто псих, Дима! Изощренный, хитрый и умный. Хочешь свалить все на меня?

– Я хочу, чтобы ты успокоился и благополучно добрался домой. Так я вызову такси?

– Не надо, – неизвестный тяжело поднялся с кресла, которое жалобно скрипнуло. – Я сам. Но не надейся, что ты отвел мне глаза! Я не твоя жена, которой ты так заморочил голову, что она праведное путает с грешным! Я тебя в покое не оставлю!

– Ладно, ладно… – примирительно сказал Никитский. – Придешь в себя, потом разберемся, что к чему.

Они вышли из кабинета так стремительно, что Людмила Станиславовна еле успела прижаться спиной к стене за шкафом. Мужчины ее не заметили. Никитский вел своего пошатывающегося, изрядно выпившего собеседника под руку. Авдеева смогла вздохнуть с облегчением, только когда они начали спускаться вниз по лестнице.

Она долго стояла, ни жива, ни мертва. Мысли метались в ее голове, как испуганные мотыльки. Никитский мог вернуться в свой кабинет с минуты на минуту, поэтому Людмила Станиславовна отлепилась, наконец, от стены и на негнущихся ногах побрела на свое рабочее место.

С Балтики дули холодные ветры, неся с собой запах моря и окружающих город лесов. Ветры несли по бледному небу обрывки туч.

Юрий любил ненастные петербургские дни, когда так хорошо было сидеть у раскаленной кафельной печи и читать захватывающую историю чужой жизни. Похоже, его собственная жизнь превращается в некое подобие триллера.

Он разбирал и перечитывал письма, которые его покойный дедушка Платон Иванович Салахов счел необходимым сохранить в своем домашнем архиве. Два послания, самые драгоценные, лежали в отделанной янтарем шкатулке, и оба были от «незабвенной Аграфены Семеновны». Юрий так их и принес, не вынимая из янтарного саркофага.

Письма оказались обыкновенными, написанными молодой женщиной своему будущему супругу, – сдержанные, полные нежности и милой простоты. Казалось, они все еще источают тончайший аромат духов. Ничего, способного натолкнуть на разгадку происходящего, Юрий в них не нашел.

Прочитывая остальную корреспонденцию, письмо за письмом, молодой Салахов все больше погружался в мир Платона Ивановича, который жил памятью о своей любви и страстью к деловым операциям. Сын Арсений был дорог ему как ребенок от любимой женщины, и, кажется, все в жизни старшего Салахова по ценности соизмерялось связью с рано ушедшей от него женой.

– Может, он и во мне души не чаял потому, что я был внуком прекрасной Аграфены? – с грустью подумал Юрий. – Очень смахивает на истину!

Господин Салахов немного расстроился. Каждому человеку хочется, чтобы его любили не за то, что он чей-то сын, внук, сват или кум, а за то, что он – это он. Вот как дед любил свою жену, как сам Юрий любит Анну!..

– Интересно, а отец маму любит? – спросил себя Юрий. – Черта с два! Он, кроме своей физики, никого и ничего вокруг не видит! Наука – на первом месте, а остальное все потом.

Где-то господин Салахов читал, что природа не повторяет себя напрямую, что гениальность, страсть или красота передаются через поколение. Как раз к нему, Юре, от деда! Любовь… какая загадочная и страшная вещь…

Ему вдруг нестерпимо захотелось позвонить Анне, сказать ей… что он думает о ней, где бы ни был, что бы ни делал. Что она занимает все его мысли, чувства, всю его жизнь…

– Моя жизнь… – с неожиданно новым смыслом, с новым ощущением подумал Юрий. – Что такое есть эта моя жизнь? Как ее пощупать, попробовать на вкус? Как к ней прикоснуться? Выходит, что жизнь – нечто неуловимое, каждый раз иное… Сейчас моя жизнь – это любовь к Анне. А вчера? Вчера что это было?

Он отложил в сторону пачку писем и задумался. Рука сама потянулась к телефону. В последний момент он передумал. Представил себе, что подумает госпожа Левитина.

«Бедный мальчик совсем свихнулся!» или «Опять этот надоедливый молодой человек!»

И хотя это сказала не Анна, а придумал сам Юрий, – подобная оценка показалась ему оскорбительной. С тех пор, как он подарил ей золотую лилию, – символ власти над его сердцем, – Анна Наумовна никак не изменила своего отношения к нему, слегка покровительственного, снисходительного. А может быть, это ее игра? Чтобы бесить его, доводить до белого каления?! Чтобы лишить его сил, а потом без труда захватить в плен?

– Но я и так в плену у тебя, – мысленно говорил он Анне. – Тебе осталось сделать только одно движение, один намек…

Но такого намека не последовало.

Что такое есть в этой женщине, толкающее меня на безумства? – в очередной раз спрашивал себя господин Салахов. – Она старше, она одинока, она… необыкновенно привлекательна! Даже не внешне, а, как бы это сказать…

Слов для объяснения поведения, привычек и характера Анны не находилось.

– Ладно, хватит бродить в потемках своей и чужой души! – рассердился Юрий. – У меня полно дел!

Он снова углубился в чтение писем. Нельзя сказать, чтобы это серьезно продвинуло его вперед. Письма были от родителей, от немногочисленных приятелей, от деловых партнеров… обыкновенные, – такие, как все люди пишут друг другу.