Художник специально не изображает пару счастливой. Им повезло, они обрели друг друга. Их счастье мы чувствуем. А сколько несчастных женщин страны не дождались своих мужей, сколько детей остались сиротами?.. И поэтому он не выделяет в картине лица, чтобы не причинять большую боль тем другим, которым не суждено радоваться такой встречи.
С другой стороны, художник показал радость в глазах бабушки, стоящей в дверном проёме. На её изможденном лице именно глаза ещё не верят счастью, но она уже начинает понимать, что кормилец вернулся домой. И она, опираясь на правую, изуродованную голодом и тяжёлым трудом руку, вспоминает, как они жили одни. Вспоминает, как ели картофельные очистки, смешивая их с крапивой; как часто хлебали простой крапивный суп, осторожно откусывая крохотную пайку хлеба; как крошки его она разрешала собирать только внуку. И тот осторожно со стола собирал их рукой, отправлял в рот, облизывая ладошку получше кошки. А ещё она вспоминала, как однажды глубокой осенью они с внуком за целый день поисков на картофельном поле нашли три картофелины, которые ели три дня. А может, она вспоминала, как дочь заболела. И она ради её здоровья украла 300 граммов хлеба из больницы, где лечились раненые, совершив преступление, за которое она могла получить 10 лет тюрьмы. Но этот кусок хлеба поднял дочь.
А посмотрите на сына. Он тянется к отцу, защитнику. Сын верит в светлое будущее, вспоминая, как однажды впервые самодельной удочкой поймал несколько пескарей. Мальчишка нёс их домой, ожидая похвалу матери, что он становится кормильцем… А рыбу отобрали пацаны из враждебного района. Как он плакал, размазывая слезы по лицу от обиды… Может, поэтому у показанных художником лиц нет слез? Они выплакали их за годы войны.
Он остановился – душили слезы, а горло пересохло, словно сутки не пил. Виктор молчал. В классе все молчали, только девчонки всхлипывали в разных местах класса. Повернулся к классу – почти все плакали. У него перехватило дыхание, не мог продолжать, хотя мысли кружились в голове роем пчел. Виктор повернулся к учителю и с удивлением увидел, как тот, взрослый мужик, прошедший горнило войны, молча плакал.
И мальчик медленно продолжил:
– А солдат думал о последнем бое в Будапеште, когда его друг Серёга защитил его своей грудью от ножа фрица в подъезде красивого дворца, который нельзя было разрушать орудиями. Дворец брали штурмовыми группами, теряя своих на каждом метре. Он вспоминал слова друга: «Не горюй, тебя ждут, тебе надо остаться живым. А у меня все равно никого нет». Серёжка был детдомовский. А может, он вспоминал слова поэта Симонова «Жди меня, и я вернусь, только очень жди»? Он, солдат, вернулся к жене, любящей, тоненькой, как ива, растущая по берегам речек, но сильной, вынесшей на своих плечах и работу кочегаром в котельной по 12 часов, и голод, и холод, и слезы после ошибочной похоронки. Такое часто случалось с фамилией Кузнецов.
Художник на фоне мрачной обстановки в квартире, на фоне старой одежды ее обитателей, (обратите внимание – на сыне рубаха, сшитая вручную, и нижние края её неровные, видимо не было ниток). Так вот на общем тёмном фоне светлые объятия жены и есть наша Победа над врагом, победа жизни над смертью, когда смерть сдалась, выбросила белый флаг. И будут жить наша страна, наш народ всегда!
Через час они будут сидеть за столом и есть тушенку с хлебом из солдатского вещмешка. Сын будет примерять медаль отца «За взятие Будапешта», про которую Исаковский напишет пронзительные строки:
Внезапно он оборвал свой рассказ, потому что учитель странной, сгорбленной походкой вышел из класса. В классе стояла гробовая тишина, которая прерывалась тихим шмыганьем носов.
Из окна было видно, как учитель на крыльце деревянной школы курил одну за другой папиросы. Вернулся он минут через десять почти строевым шагом. Голос у него был бодрый, как будто не было слез.
– Светлов, ты не умеешь рисовать. Но ты умеешь чувствовать, как художник. Ставлю тебе пять с плюсом! Спасибо!
А за весь курс рисования у Витьки красовалась пятёрка!
Домой парень примчался радостный и с порога закричал:
– У меня пять по рисованию! Пятёрка, мама!
Отец вышел из комнаты удивленный:
– Ты что, Мону Лизу нарисовал? Ну-ка покажи.
– Да, нет, ничего я не рисовал!
И начал сбивчиво рассказывать о том, что произошло в школе.
– Да, Витька, ну и везёт же тебе с языком, уболтал учителя.
– Нет, – Витя обиделся, – я ничего не болтал. Я рассказывал то, что слышал от вас… Ну, может, малость прибавил…
А через пару дней учитель подарил ему медаль «За взятие Будапешта»:
– Береги её и расскажи детям и внукам, всем, кому сможешь, о войне, сохрани память о нас. А меня, лейтенанта, в Будапеште спас солдат, но я не знаю ни фамилии, ни имени его. Шёл бой. Жестокий бой. Потом искал его среди мёртвых, но не нашел…