Пятеро на леднике

Тишкин, таща за собой членов Мозгоцентра, кинулся к перилам и крикнул вниз в толпу:

— Ребята, Глоуса бьют!

Он взобрался на перила, встал, покачнулся. Внизу под балконом рюмяне сбежались в тесный кружок, подняли руки, закричали:

— Прыгайте, Глоус, поймаем!

Тишкин, отбиваясь от членов Мозгоцентра, поправил кепку и прыгнул, оставив мантию у коллег в руках. По пути он ухватился руками за какой-то провод, сделал на нем «солнце», затем отцепился и мягко опустился прямо в протянутые руки.

Рюмяне с трудом удержали Тишкина в руках. Он встал на ноги и сказал, отдуваясь:

— Гутен морген, ребята!

Самый маленький рюмянин в поношенном хитоне, который спрашивал про женщин, подал руку Ефиму:

— Меня зовут Ангидрид! — сказал он деловито. — Куда вас доставить?

— Химический тупик, шестнадцать, — ответил Тишкин.

Глава восьмая

Пройдя узким тупиком на окраине города, Ангидрид подвел Тишкина к маленькой дверце в стене старого дома и сказал:

— Внизу вас ждет наш товарищ. Какие будут указания?

— Готовьтесь, — сказал Тишкин деловито.

— К чему?

— Ко всему.

Тишкин пожал руку Ангидрида и стал спускаться по темной лестнице, где по-родному пахло кошками. Вдруг он наткнулся на какой-то предмет, громыхнувший, как старое ведро.

Затем вспыхнула надпись на железной спине робота Васи (это, оказывается, был он):

«Заходи в правую дверь. Я покараулю тут».

Тишкин открыл дверь и зашел в комнату, освещенную допотопной электролампочкой. Над диваном-кроватью висел портрет Лура, еще молодого, курчавого, с усами.

Из соседней комнаты вдруг выплыли три смутные фигуры. Тишкин узнал Эйлурию по косынке, которую она повязала на лоб, до бровей, а-ля Даша.

— О, как мы ждали тебя, свет мой слесарь! — проговорил певучий голос Эйлурии, и у нее проступили глаза и родинка на щеке.

Она указала рукой на своих спутниц:

— Познакомься. Эти несчастные девушки, лишенные семейного счастья, почти утратили дар речи.

Сестры зашелестели, закружились, распевая жалобными голосами.

— Этот часто захаживает? — спросил Тишкин, указывая на портрет усатого Лура.

Голос Эйлурии сломался, как льдинка:

— Мы были почти счастливы в этом уголке двести лет назад. Он был нежен, приносил цветы, фарш… Все рухнуло! Его отняла у меня химия и теория игр!

— Да его сразу было видно, что игрок! — сказал Тишкин. — Много продувал?

— Они рассчитали с Марзуком жизнь каждого рюмянина по секундам, когда ему смеяться, когда спать, какие видеть сны. Они управляют всей планетой и каждым рюмянином из отвратительного черного ящика.

Тишкин почесал нос:

— Ишь, артисты… А где этот хитрый ящик?

Эйлурия стала опять невидимой от страха:

— Это страшная тайна. Ящик постоянно перепрятывает сам Лур. Кто пытается не подчиниться ящику, тот постепенно исчезает! Вот мы таем и скоро станем как дым… И тебя они рассеют, Фима!

Тишкин сложил кривую черную фигу и показал в пространство, вероятно, Луру:

— Видали, синие черти! Вы у меня сперва сами в свой ящик сыграете! Эх, девочки, а вы-то чего тут сидите, понапрасну линяете?

— О нет! — живо возразила Эйлурия. — Здесь родник жизни, оазис! Только здесь еще можно постирать, пошить, постряпать, спасти свою женственность. Иногда даже помыть пол!

— Эх, девки, сенокос по вас плачет! — сказал Тишкин сокрушенно и встал. — На картошку бы вас бросить!

— Об этом мы можем только мечтать! — вздохнула Эйлурия с завистью.

— Ладно, пора этот гнусный ящик найти, — сказал Тишкин, направляясь к двери, и закричал: — Эй, Василий, идем в разведку!

Эйлурия легко подбежала, тронула Ефима за плечо и от волнения стала видна вся, до пяток.

— Ты позволишь на дорогу заштопать твой пиджак и почистить сапоги? — застенчиво попросила она.

«Эх, и тут от них не отобьешься», — подумал Тишкин, неохотно снимая пиджак.

Бесплотные девицы с радостным урчанием выхватили пиджак и унеслись с ним в соседнюю комнату; оттуда донеслись звуки борьбы.

— А я для тебя испекла пирожок, — краснея, сказала Эйлурия и сняла полотенце с пирога на столе. — Правда, он из полиэтиленовой муки. Это мой первый пирог в жизни! Нам запрещено печь.

Кривой, неуклюжий пирог был украшен надписью «Тишк».

— Большое мерси, — сказал Тишкин, — возьму в дорогу.

— А еще я приготовила такой напиток, такой субстрат.

— Субстрату налей, — согласился Тишкин, но, попробовав его из синей колбы, заметил со вздохом: — Эдакого много не выпьешь, Лукерья.

В эту секунду за дверью послышался шум, глухие удары жести и жестяной грохот, — видимо, упал верный Вася…

— Беги, я узнаю почерк Лура! — воскликнула Эйлурия, открыв потайную дверцу за шкафом.

Прихватив со стола колбу с субстратом, Тишкин шагнул в тайник. Дверь снаружи распахнулась, и в комнату вбежал Лур, пряча что-то под мантией. Дикий взгляд его уперся в Эйлурию.

— Ты должна быть невидима! — закричал он и, ослепленный ее светоносной фигурой, прикрыл свои глаза тощей ладонью, точно от пламени доменной печи. — Закройся! Закрой хоть ноги! Почему ты видима?

Эйлурия всплеснула тонкими, как фиалка, руками:

— Почему? А ты посчитай, рассчитай, вычисли причину, ходячий арифмометр!