Пятеро на леднике

— Пускай этот актив как прилетел, так улетает!

Глава одиннадцатая

А на Рюме в подвальной комнате, освещенной допотопной электролампочкой, на колченогом стуле сидел Тишкин и ковырялся в разбитом черном ящике управления планетой. Сам он был тоже несколько разбит при падении, одна рука не действовала. Поэтому время от времени он нагибался и, помогая одной рукой, хватал зубами какую-нибудь проволочку.

В уголке у шкафа сидела Эйлурия и чинила разодранный пиджак Тишкина.

В соседней комнате стучали по чему-то железному.

За спиной Ефима под портретом молодого Лура с усами висела большая, сделанная от руки таблица Менделеева. Тишкин и Эйлурия тихонько напевали:

Степь да степь кругом…

Прервав пение, Эйлурия тихо проговорила:

— Железо?

— Феррюм, — не сразу ответил Тишкин.

Снова запели…

— Медь? — спросила Эйлурия.

— Купрюм… — неуверенно сказал Тишкин и хотел повернуться к таблице, взглянуть.

— Не поворачивайся, правильно, — тихо сказала Эйлурия. — Водород?

— Ангидрид, — твердо и уверенно сказал Тишкин.

Из соседней комнаты вошел Ангидрид с гаечным ключом в руках.

— Довинчиваю Васю, — сообщил он.

— А как Лур Ионыч?

— Фаза не проходит. Просит мышьяку. Пока в обручах.

— Может, заглянешь к нему? — осторожно спросил Ефим Эйлурию, перекусывая проволоку зубами.

Она быстро и покорно встала, подошла к двери, остановилась. Тишкин из-за плеча, исподлобья глянул на ее вздрагивающую спину. Ангидрид бесшумно вышел.

— Ефим, ты думаешь о Даше? — спросила Эйлурия.

Тишкин крякнул и проговорил суровым, почти митинговым голосом:

— Какие причины нашего разгрома? Выступили с одним портретом и с одной трехколесной колясочкой против большой химии!

— Ты не можешь ее забыть? — спросила Эйлурия дрожащим голосом.

— А Марзук лютует! — воскликнул Ефим и, взволнованный, вскочил со стула. — Пока мы тут раздвояемся!

— Ты меня не любишь, — горестно и твердо заключила Эйлурия.

Ефим сердито проговорил:

— Завтра он нас всех посадит в колбу. И подсыплет туда и феррюма и купрюма, — он показал рукой на таблицу. — Всего Менделеева!

В дверях появился Ангидрид, на лице его был написан ужас.

— Он не дойдет до этого! А? — спросил он растерянно.

— Чем мы эту химию побьем? — спросил Тишкин. — Против ее надо что-нибудь из земли.

И вдруг Тишкин схватил Ангидрида за руку.

— Под ногтями-то? — сказал он изумленно. — Как у землемера!

— Это когда я коляску вырывал, — пояснил Ангидрид смущенно.

— Где? — закричал Тишкин.

— Там, в погребке, такая влажная, черная, рыхлая…

— Тащи! — закричал Тишкин.

Ангидрид бросился в соседнюю комнату. Тишкин опрометью за ним, ударился плечом о косяк.

Через секунду, держа в кулаке что-то черное, он вернулся обратно и завопил радостно, точно матрос на мачте Колумбова корабля, впервые увидевший Америку:

— Земля-а!

Все кинулись к нему. Из соседней комнаты легким шагом подбежали сестры-полуневидимки. Громыхая, как разбитое ведро, в дверях возник робот Вася.

Как заправский агроном, Тишкин растер землю между пальцами, понюхал, дал всем понюхать, сорвал кепку, высыпал в нее землю и радостно выдохнул:

— Земля… Землица…

Он свалился на стул… и вдруг начал остервенело стаскивать с себя сапог.

Перевернул сапог над столом. Из него высыпались струйки зерна.

— Прихватил на память, когда в корабль садился, — соврал Тишкин. — Сортовая пшеничка. Считайте.

— Двадцать пять всего, — сказала Эйлурия.

Тишкин снял второй сапог. Из него вывалилось лишь несколько примятых лепестков травы.

— А это луг будет, — сказал Тишкин.

Босой Тишкин и рюмяне стояли как завороженные над рассыпанным зерном. Двадцать пять пузатых зерен отливали золотом и воском. Рядом чернела влажная земля.

От волнения Тишкин почесал одной ногой другую и сказал, указывая на стол:

— Зачнем сельское хозяйство по всей форме. Все вступаем в колхоз «Светлый Рюм». Министром предлагаю товарища Ангидрида, а председателем «Светлого Рюма» товарищ Эйлурию. Главная задача — сохранить зерновой запас, пока не найдем посевные площадя.

Ефим взял зерно в горсть и стал раздавать его всем, говоря:

— Товарищу министру четыре, пересчитай. Сестрам по три. Товарищ Эйлурии пять. Остальные мне. Каждый хранит при себе, где ему виднее. Беречь пуще глаза. В случае чего живьем не даваться.

Неожиданно в дверях раздался слабый голос:

— А как с животным миром?

Все обернулись. В дверях стоял бледный Лур, стянутый обручами.

— С животным миром зарез, — сказал Ефим и, подойдя к президенту Мозгоцентра, стал снимать с него обручи. — Хотя бы какого поросенка на развод.

Из заднего кармана штанов Ефим достал хвост воблы и, протягивая его Луру, сказал сокрушенно:

— Вот и вся живность.

Лур почтительно подержал хвост на ладони и сказал с восхищением:

— Большая редкость!

И вдруг он впился в хвост глазами, отделил от него комочек и спросил:

— Икра?

Затем он поднял комочек на кончиках тонких пальцев:

— Вы знаете, что все млекопитающие произошли от рыб?

— И я? — спросил Тишкин.

— Несомненно. Но долог, ох как долог был путь от воблы до вас, коллега!

Лур приподнял комочек еще выше над головой. Погас свет. И в янтарном луче оживились, запульсировали розовые икринки.