Пятеро в звездолёте

– Много ты знаешь! – возмутился Колёсников. – Этого не может случиться! Всем управляет электронный мозг, он самостоятельно проделывает множество операций, держит радио– и телесвязь с Землёй и другими планетами, убирает и выпускает шасси, уклоняется от встречных астероидов и метеоритов. Правда, иногда случается…

Толя оторвал от песка голову:

– А сколько человек в экипаже?

– Всего пятеро… А что?

– А то… – сказал Толя. – А то… – Он вдруг замялся, страшно смутился и покраснел, потому что ему внезапно пришла в голову совершенно сумасшедшая или, точнее, совершенно фантастическая мысль, и ему даже стало немножко страшно от неё – такая она была неожиданная, ослепительная, ужасная. – А то, – растерянно бормотал Толя, – то…

– Ты что, спятил? – спросил Колёсников.

– Да… кажется… – признался Толя, потому что хотя он и прожил уже двенадцать лет, а так и не научился говорить неправду, и сейчас ему было трудно не рассказать Колесникову все, что он задумал, а говорить этого нельзя было ни в коем случае. И он мямлил и заикался: – Я… я… Я подумал… Я хотел…

И он в конце концов сказал бы ему правду, если б Колёсников не прервал его:

– Ну что ты хотел бы? Что? Терпеть не могу мямлей!

Толя, минуту назад распаренный и красный, внезапно побледнел и, к немалому удивлению Колесникова, уткнулся лицом в песок и пролежал так несколько минут, потом медленно приподнял голову, и с его губ, носа и щёк посыпались приставшие песчинки.

– А если звездолёт сядет на море? – спросил он. – Или в болото? Или в лес? Что тогда делать?

– Да не может он туда сесть! – закричал Колёсников. – Сложнейший электронный мозг не разрешит ему посадку в такие места, он контролирует все действия пилота и штурмана. Но если пилот сам хочет вести или сажать звездолёт, он должен сесть за штурвал…

– Ты так говоришь, будто уже был в этом «Звездолёте-100».

– Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей, осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на…

– Дай честное слово, что все это правда! – Толя сел на песок.

– А зачем мне врать тебе?

Потом они сели в автолет и помчались к своему дому, и опять сзади, с боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый скоростью к спинке сиденья, и думал: «Нет, Колесникову нельзя даже намекать об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Андрюшей, тогда другое дело: им бы можно было рассказать обо всем…»

Глава 4

Отобранные права

Дела у Жоры были из рук вон плохи. Он опять проспал. Что уж тут делать – любил он поспать. Недавно отец привёз домой взамен устаревших роботов, помогавших по хозяйству, двух новейшей марки, и в то время, когда отец с матерью были на работе, они старательно пылесосили и убирали квартиру, стирали, гладили и готовили еду. Так что Жоре нечего было делать, и он целыми днями шатался по городу или по двору. Спать он мог до полудня. А так как слишком много спать вредно, отец приказал одному из роботов будить его в восемь утра – пластмассовым крючком стаскивать одеяло.

Робот и сегодня аккуратно стащил с него одеяло, тоненько пропищав:

«Подъем, лежебока!» – однако Жора не проснулся, а только досадливо лягнул ногой и продолжал спать без одеяла. А когда он вскочил с постели и спросонья уставился на часы, было уже девять.

Жора буквально впрыгнул в штаны, сунул руки в рукава рубашки и, не помывшись и даже не поев – а уж этого почти никогда не случалось с ним! – бросился к лифту. Нажал синюю кнопочку вызова и стал заправлять рубаху в штаны, застёгивать пуговицы. И те три секунды, в течение которых он спускался вниз, он лихорадочно действовал: глядясь во все три зеркала кабины, поправлял ворот рубахи и, хорошенько плюнув на ладонь, приглаживал торчащие во все стороны жёсткие, как щетина, волосы. И когда лифт доставил его вниз, вид у Жоры был что надо: щеки блестели, как подрумяненные, щедро смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был аккуратно затянут – даже кончик его не торчал, как обычно, и сторону…

И не скажешь, что недоспал! И не скажешь, что совсем не завтракал… Он суматошно выскочил из лифта, хотя почти безошибочно знал, что и сегодня все потеряно. Конечно же, Леночка опять уехала на репетицию…