— Как препода зовут? — спросил я Ашхацаву, когда лектор начал складывать свои бумаги в папочку.
— Ростислав Станиславович, не перепутай, — тщательно выговорил абхаз.
Я схватил свой чемоданчик и побежал к выходу из аудитории. Наперерез мне двинулась Лиза. Ого, какую скорость она развила! Но я успеваю!
— Панов! — крикнула она, когда поняла, что меня не догнать.
— Потом, Лиза, всё потом! Некогда! — и я припустил за скрывающимся в переходе лектором.
А он, видать, тоже куда-то торопился. Дистанция между нами сокращалась, но очень уж понемногу. А кричать ему вслед как-то не комильфо. Так, куда это он? Аааа, а я думал… В сортир человек спешил. Понятное дело, скорости это придает лучше любого допинга.
Я скромно дождался в стороне, когда препод выйдет, зажав папочку под мышкой и вытирая руки носовым платком. Ну вот, рассовал всё по местам, можно и побеспокоить.
— Ростислав Станиславович, разрешите вас на секунду?
Он остановился, посмотрел на меня с легким удивлением и столь же малозаметным раздражением.
— Вы что-то хотели спросить?
— Панов, пятый курс лечфака. Извините, а у вас нет контактов профессора Морозова? Игоря Александровича. Мне для научной работы надо задать несколько вопросов по теме одной его статьи.
Беспроигрышный вариант. Многие студенты пишут научные работы. В отсутствие интернета информацию можно накопать только в библиотеке. А если есть возможность, то просто подойти и спросить у нужного человека. Если это не что-то сверхсекретное, то сведения легко получить.
— Морозов… Морозов…, — потер лоб препод. — Надо на кафедре посмотреть. Вам срочно?
— Хотелось бы побыстрее, а то колхоз, знаете ли…
Никакой картошки у меня не предвиделось, но Ростислав Станиславович этого не знал.
— Ну пойдемте со мной.
Нашелся телефончик. Препод даже предлагал с кафедрального аппарата позвонить, но я отказался. Изобразил скромнягу. У меня вон двушка в кармане есть, из автомата звякну.
Иду по коридору, никого не трогаю. Настроение — отличное. Helicobacter pylori — это такая ракета, которая может закинуть меня в «медицинский космос»! И, что немаловажно, есть специалист, и ему эта проблема не чужда. Потому что ученые — люди не очень свободные. Есть тематика, в рамках которой надо проводить исследования. А прибежать, крикнуть «Эврика!» и заниматься гениальным озарением — так не работает. Финансирования не дадут, не говоря уж о всяких прочих проблемах.
— Здравствуйте, Панов!
Знакомый голос какой-то. Молодой, приятный, ласкает ухо. Развернулся. О, старая подруга! Лейтенант Видных. Одета в форму, мой взгляд опустился вниз. Мнда… Юбка ниже колен — это моветон. В будущем следачки начнут позволять себя больше. Ушивать под фигуру форму, ходить на каблуках…
— Здравствуйте, Анна Петровна. Какими судьбами? Всех злодеев поймали?
— Нет, несколько еще бродит на свободе, — улыбнулась дознавательница. — Вот, приходила на военную кафедру. Для очистки совести, конечно. Там у вас списано всё давно, так что если и было где-то, выяснить не удастся.
Ей, наверное, не с кем поговорить. Иначе зачем она бы сейчас стояла и рассказывала о своей работе такие подробности? Или надеется на мартини? Вроде его я ей обещал. Но поезд ушел. Не до соблазнения молоденьких милиционерш сейчас. Хотя… Кофе выпить с ней можно. Телефончик взять. Мало ли, вдруг пригодится.
— Хотите анекдот про милиционеров, товарищ лейтенант?
Насмешил — победил. Безотказное правило в общении со слабым полом.
— Не пошлый хоть?
— Нет, но мне нравится ход ваших мыслей.
— Ну рассказывайте свой анекдот, — хохотнув, согласилась Видных.
— Для повышения качества работы с населением всем постовым милиционерам раздали часы. Электронные. Но после того как посыпались жалобы, что те часто отвечают в стиле «двенадцать разделить на тридцать семь», поменяли на механику. Проводят инструктаж с экзаменом, всё как положено. Преподаватель объясняет принцип определения времени: «Когда большая стрелка на двенадцать, это ноль минут. А если на шесть — тридцать. Маленькая стрелка показывает сколько часов». Все сдали зачет. Подходит гражданин к постовому, спрашивает, который час. Тот: «Три часа, а скока минут — ишшо неизвестно».
А она красиво смеется. Не жеманничает, не кривляется. Хороший, искренний смех.
Анна Петровна промокнула платочком слезинку в уголке глаза и махнула рукой:
— Надо же, не слышала. Ишшо, — и она снова захохотала.
Где-то на краю поля зрения я заметил Баринова. Он прошел, остановился. Наверное, увидел нас. Нехорошо он как-то посмотрел. Злость, испуг и недоумение. По крайней мере так мне показалось. Что-то с тобой, паренек, нечисто. Где-то насчет Панова накосячил, и сильно. У кого там был лозунг «Не забудем, не простим»? Не помню уже. Но теперь он и мой, наверное.