Пятница, Кольцевая

Я готова мириться со многими несправедливостями судьбы, но одно из них неизменно режет мне сердце: почему привлекательные во всех отношениях девушки так часто не могут устроить свою личную жизнь? Или устраивают ее с теми, кто недотягивает до них почти что по всем параметрам? Не имея ничего личного против Гриши, я вынуждена была констатировать, что поговорка «простота хуже воровства» сложена именно про него. Равно как и поговорка «горбатого могила исправит».

— Вик, ты чего за Максом в дом пошла? — спрашивал он у нее прилюдно, когда нам случалось всей компанией выбраться на чью-нибудь дачу. — Тебе что там, медом намазано?

— Да я не за Максом, я за вилками.

Гриша смирялся, но ненадолго.

— Макс, ты о чем с моей женой разговаривал? — всерьез допытывался он десять минут спустя. — Хочешь чего-то спросить — у меня спрашивай!

— Спрашиваю, — отвечал дипломатичный Макс. — Как часто шашлык вином опрыскивать?

— Э-э-э… — Не зная, что бы придумать в ответ, Гриша замечал, что Вика уже направляется к мангалу, где хозяйничал Макс, и вскакивал ей наперерез. — Викуша, ты лучше здесь посиди; я там сам все что надо обрызгаю!

Меня поражало, что он даже не предпринимает попыток скрыть свою ревность. Ну хотя бы из самоуважения! Впрочем, имелось ли у него таковое?

Апофеозом Гришиной простоты и незамысловатости стала история с Максовым туалетом. Однажды мы тусовались в квартире у Макса, представлявшей собой забавную смесь дорогого евроремонта и бесхозного запустения. Дело в том, что Первая Жена ушла от него раньше, чем бригада ремонтников, и потому шикарный паркет в гостиной непринужденно сочетался с голыми лампочками под потолком, а джакузи в ванной комнате — с отсутствием плитки на стенах.

Мы смотрели плазменный телевизор, сидя на старом матрасе, и пили «Хеннесси» из пластмассовых стаканчиков. Короче, сплошной постмодернизм! Поэтому никого не удивляло, что наряду с замысловатой раковиной на треножнике унитаз у Макса был классическим, совковым, а в очередной наш приход к нему в гости это чудо сантехники оказалось еще и сломанным. Не работал слив, и Макс поставил рядом с унитазом пару двухлитровых бутылок из-под фанты. Комментировать их назначение он счел излишним, рассудив, что слова «у меня проблемы с бачком» сами должны натолкнуть гостей на мысль о правильном их использовании. Вопросов и недопонимания действительно не возникало вплоть до того момента, когда кто-то, выйдя из туалета, с удивлением спросил:

— Макс, я чего-то не пойму: зачем ты полную бутылку фанты держишь за унитазом?

Макс бросился в туалет и вышел оттуда пару минут спустя с таким выражением на лице, которого я не видела ни у кого больше, ни до ни после.

— Народ, — тихо произнес он, — я имел в виду, что надо сливать из бутылок. В унитаз. Воду.

— Ах вот оно что! — подал голос Гриша. — Ну так бы сразу и сказал!

Стоит ли говорить о том, что с тех пор наша компания стала называть фанту не иначе как по фамилии Гриши — «Селивановка».

Я не раз задавалась вопросом, что заставляет Вику поддерживать на плаву феноменальный союз с этим человеком. Привычка? Но Вика отнюдь не принадлежала к той категории ломовых лошадей, что с привычной покорностью тянут на себе опостылевшего мужа и неподъемное хозяйство. Остатки былого чувства? Но существовало ли оно когда-нибудь вообще? Помню, как примерно через год после свадьбы, когда взаимная привязанность Вики и Гриши должна была бы находиться в зените, мы с компанией что-то отмечали в репетиционном зале. Макс уселся за имевшийся там рояль, и мы, окружив его, с воодушевлением принялись распевать любимые песни советских времен.

Мало-помалу дело дошло до классического шедевра «И в дальний путь на долгие года». Не забывайте, что мы актеры, и каждый раз, когда рефреном звучали слова «Давай пожмем друг другу руки», те из нас, кто считал себя парой или являлся таковой на всех законных основаниях, тянулись друг к другу через рояль и с чувством пожимали руки своим половинам. Потянулся и Гриша к Вике (он заехал за женой к концу репетиции и присоединился к нашему веселью). Мне было больно видеть, как холодно, без малейшего энтузиазма, Вика протянула ему кончики пальцев: «Ну дотронься, дотронься, только отвяжись!» Ассоциация с Максовой Первой Женой тут же всплыла в памяти, и я подумала, что человеку свойственно любить не тех, кто к нему неравнодушен, а тех, кто уязвил его больнее всего. По крайней мере в той плоскости, где лежали точки Макс, Первая Жена, Вика и Гриша, это было именно так.