Пятно

Мухин лично осмотрел помещение охраны, сторожку. Из окна хорошо просматривались ворота с внутренней стороны и парадный подъезд особняка.

— Так, вернёмся к собакам… Что они, вы говорите? — спросил Мухин.

— А они ничего, я смотрю, лежат. Я подумал, нажрались, разлеглись… А они, оказывается, нет… — горевал охранник. — А потом они ожили, да. Правда уже потом, после… Я тоже, немного того… Спокойно же вокруг, тихо. Виноват. Недоглядел. Первый раз со мной такое. Простите. Собак жалко. Усыпили их чем-то, наверное, наповал. И ребят жалко. Вся смена полегла… И меня бы, наверное, с ними положили… А вот… Повезло.

— И никакой машины, ни людей вы ни до, ни после не видели?

— Нет, я же говорю, виноват, только скорые потом, труповозка, вы вот приехали… собаки не гавкнули, я и… Виноват. Недоглядел. Больше не повторится. Пожалейте. У меня дети, жена… Опять без работы я не выдержу…

Майор Цветков позвонил старшему лейтенанту Порогову, тот уже был не в больнице, а в анатомичке, сообщил: «Точно трупы, Василий Васильевич, все. Они уже на прозекторском столе, у всех сломаны шейные позвонки. Я видел. Мне показали. Допросу-опросу не подлежат. Предварительное заключение я взял, ждите, возвращаюсь».

— Стой, Порогов, не надо. Сразу же езжай в больницу, к хозяйке.

— Товарищ майор, так я у неё уже был. Вы же сами сказали — одна нога здесь, другая там, вот я и… На такси. Она тоже, говорит, всё увидела и узнала под утро, она на ночь снотворное, говорит, приняла, тоже не тронули. Она и позвонила депутату…

Всё это понятно, что непонятно. Но, ниточка. Для выяснения названия усыпляющего вещества, Михеев вызвал группу медиков-ветеринаров, кровь у собак взять на анализ… Остальные обитатели вообще ничего не слышали и не видели. Утром, увидев, управляющий, как старший, вызвал скорую, в милицию позвонил.

16

— И депутата и управляющего пробить нужно по полной. Всех. — Энергично ковыряя вилкой в салате, заметил Цветков. Они сидели в кафе. Обедали, за одно завтракали, теперь и ужинали. Ждали Порогова. — Какие-то они, оба, скользкие. Особенно управляющий. Вежливый. Вышколенный.

— Да. Станешь таким.

— Не поверю, что никто, ничего не слышал. Рядом же коттеджи. Люди. Охрана.

— Да какие там люди, какая охрана… Кто там живёт?! Даже если что и знают — молчать будут… Рублёвка! У них всё схвачено, за всё заплачено, и… И втихаря радоваться будут, что соседей грохнули… У всех, если покопаться, не один десяток скелетов в шкафах.

— Пожалуй.

— Но это пятно!! Мистика какая-то.

— С пятном — да. И трупы. Четыре!

— Ну, перестройка, случается и больше. — Отмахнулся майор. — С трупами проще. А вот с пятном… Это не понятно. Я думаю, это была машина… Но какая, и почему она так выглядела, не понятно.

— Ага, там Чубайс, его нанотехнологии. — Рассмеялся Цветков… — Ноу-хау. Осваивают, стервецы, новые технологии.

— Да, возможно, — допивая остывающий уже чай, рассеяно пробормотал Мухин. — Картины жалко. Интересно, они и вправду настоящие были или нет? Как думаешь?

Скривившись, Цветков глянул на Мухина, усмехнулся.

— Конечно, народные избранники копии не покупают. У них это западло.

— Угу… А скажи, Васильич, а тебе, случайно, нигде не встречалась фамилия Варенцова Павла Георгиевича, он вроде тоже в Думе заседает.

— Варенцова? Варенцов… Варенцов… А, Варенцов! Так я знаю его, да. Вернее не его самого, а его крышу… Он под Шаманом ходит. Разбирали мы её как-то, по брёвнам, месяцев шесть назад… Да, точно. Случайно наткнулись. Подготовленные ребята. Двоих шестёрок взяли, косвенно на заказчика вышли, но доказать ничего не смогли, он думской неприкосновенностью прикрыт был. Сволота! Генпрокуратура представление сделала, фракция подсуетилась, Дума отказала. Не познакомились. Дело в архиве. А что?

— Да… этот, пострадавший, заявил, что знает, кто картины увёл.

— Под протокол?

— Нет, строго конфиденциально. Варенцов, мол, это, наверное, коллекционер.

— Вполне возможно. Они все там антиквариатом, валютой и прочими благами интересуются. Заглянуть бы к нему…

— В Лувр?

— Куда?

— Он так свою подпольную картинную галерею называет, — усмехнулся Мухин.

— Поэт?

— Скорее прозаик.

В дверях кафе, заглядывая поверх посетителей, возникло улыбающееся лицо Алексея Порогова. Найдя взглядом своих товарищей, старший лейтенант быстро двинулся к ним.

— Лёша, про трупы не надо, — его опередили, — про хозяйку давай.

— Ага, про хозяйку, понял. Видел. Допустили. Жива, здорова… — падая на стул, коротко доложил он. — Ничего ещё дамочка… Бывшая фотомодель. Губы накачаны, бюстик, фигура — самое то. Секси. Дня через два-три будет дома… доктор сказал.

— Картины? — напомнил Мухин.

— Записал. Всё дословно. Вот, — Порогов, забыв про обед, выдернул из кармана куртки блокнот, быстро раскрыл его… — Значит так… Одна картина Григория Мясоедова была, холст, масло, семьдесят пять на пятьдесят шесть, «Лесной ручей» называется. Одна картина Фёдора Бруни «Вакханка, поящая Амура», холост масло.

— Поющая? — переспросил Цветков.

— Нет, нет, именно поящая, — поправил Алексей, — дающая пить, значит.

— А!