Пятое время года

Затем Иннон подбрасывает Кору в воздух, а Алебастр пытается не показать страха, хотя его орогения посылает микротолчки в подводный пласт при каждом броске. Хему начинает какую-то игру в распевные стихи под музыку, которую, кажется, знают все миовиты. Малыш Оуэл, сын Оуг, пытается бегать по расстеленным покрывалам, наступая как минимум на десяток людей, прежде чем кто-то его ловит, укладывает и щекочет, по кругу передают корзины с глиняными бутылками какого-то напитка, от которого Сиенит жжет ноздри, когда она нюхает его, и…

И.

Иногда ей кажется, что она могла бы полюбить этот народ.

Может, она уже их любит. Она не уверена. Но после того как Иннон падает прикорнуть с уже уснувшим у него на груди Кору, после того как поэтическое состязание превратилось в дуэль на вульгарных шутках, после того как она достаточно выпила из бутылки и мир начинает вращаться сам по себе… Сиенит поднимает взгляд и встречается глазами с Алебастром. Он лежит, опершись на локоть, и листает ту самую ужасную книгу, которую она в конце концов бросила. Он корчит жуткие и смешные рожи по мере чтения. А тем временем его свободная рука играет с косами Иннона, и он вовсе не похож на то полубезумное чудовище в начале их долгого странствия, с которым послала его на миссию Шпат.

Он встречается с ней взглядом, и она на какой-то миг видит в них настороженность. Сиен удивленно моргает. Но ведь она единственный человек, который знает, на что была похожа его прежняя жизнь. Может, ему неприятно, что она здесь как постоянное напоминание о том, что он предпочел бы забыть?

Он улыбается, и она автоматически хмурится в ответ.

– Я до сих пор тебе не нравлюсь, верно?

Сиен фыркает.

– А тебе не все равно?

Он весело качает головой и затем протягивает руку к волосам Кору. Ребенок шевелится и что-то бормочет во сне, и выражение лица Алебастра смягчается.

– Ты не хотела бы завести еще одного ребенка?

Сиенит вздрагивает, открыв рот.

– Конечно, нет. Я и этого-то не хотела.

– Но вот он, есть. И он прекрасен. Разве не так? У тебя получаются такие красивые дети. – Это, вероятно, самая большая чушь, какую он только мог сказать, но это же Алебастр. – Ты могла бы завести второго с Инноном.

– Может, спросить Иннона, прежде чем мы условимся о его участии?

– Он любит Кору, и он хороший отец. У него уже есть двое детей, и с ними все в порядке. Но они глухачи. – Он задумывается. – У вас с Инноном может родиться глухач. Но здесь это не страшно.

Сиенит качает головой, но думает о маленьком пессарии, который показали ей островные женщины и научили пользоваться. Возможно, пора перестать им пользоваться. Но она говорит:

– Свобода означает то, что мы сами контролируем свои действия. И никто иной.

– Да. Но теперь, когда я могу думать о том, чего хочу… – Он непринужденно пожимает плечами, но смотрит на Иннона и Кору таким голодным взглядом. – Я никогда не хотел от жизни многого. На самом деле просто хотел жить своей жизнью. Я не похож на тебя, Сиен. Мне не надо проявлять себя. Я не хочу менять мир, или помогать людям, или как-то еще прославиться. Я просто хотел… этого.

Она понимает. Потому она лежит по свою сторону от Иннона, а Алебастр – по свою, они отдыхают и наслаждаются ощущением целостности и удовлетворенности, хотя бы на время. Потому что могут.

Конечно, это не может длиться долго.

Сиенит просыпается, когда Иннон садится и его тень падает на нее. Она не хотела засыпать, но проспала долго, и теперь солнце клонится к закату и бросает косые лучи над океаном. Кору суетится, и она автоматически садится, трет лицо рукой и другой рукой тянется проверить его подгузник. Он сухой, но звуки, которые он издает, тревожны, и когда она совсем просыпается, то понимает почему. Иннон сидит, отсутствующе держа Кору на одной руке, но, нахмурившись, смотрит на Алебастра. Алебастр стоит, напрягшись всем телом.

– Что-то… – шепчет он. Он смотрит в сторону континента, но вряд ли что-то видит, поскольку ему загораживает вид гребень. Но он же видит не глазами.

Сиен хмурится и посылает вперед свое собственное сознание, опасаясь, что идет цунами или что-то похуже. Но там нет ничего.

Подозрительное ничто. Должно быть хоть что-то. Между Миовом и материком проходит граница плит, а они всегда неспокойны. Они подпрыгивают, дрожат и вибрируют, трутся друг о друга миллионами мельчайших способов, которые может сэссить только рогга, как электричество, которое джинеры могут создавать из водяных турбин и химических чанов. Но внезапно – невозможно – края плит сэссятся как спокойные.

В смятении Сиенит смотрит на Алебастра. Но ее внимание привлекает Корунд, который прыгает и выворачивается из рук Иннона, хнычет, пускает сопли и буянит на всю катушку, хотя обычно такого не вытворяет. Алебастр тоже глядит на ребенка. И лицо его становится искаженным и жутким.

– Нет, – говорит он. Мотает головой. – Нет. Нет, я не позволю им. Только не снова.