Пятое время года

Она не хочет, но все же смотрит. На бритом затылке ребенка виден длинный, механический зарубцевавшийся шрам с точками давно затянувшихся швов. В самом соединении позвоночника и черепа.

– Сэссапины рогги больше и сложнее, чем у нормальных людей. – Когда она достаточно насмотрелась, Алебастр отпускает голову ребенка. Она глухо падает в проволочную колыбель, тяжело и безразлично, и Сиен подпрыгивает. – Довольно просто нанести здесь и здесь повреждение, чтобы полностью разрушить личность рогги, но оставить возможность использовать его инстинкты. Если рогга переживет операцию.

Гениально. Да. Новорожденный ороген может остановить землетрясение. Это врожденное, даже более верное умение, чем способность сосать грудь – и из-за этой способности орогенов-детей убивают чаще, чем кого бы то ни было. Лучшие из них проявляют себя прежде, чем успевают повзрослеть достаточно, чтобы осознавать опасность.

Но свести ребенка к одним инстинктам, к одной способности останавливать землетрясения…

Нет, ее просто должно вывернуть.

– Дальше все просто. – Алебастр вздыхает, словно читает особенно скучную лекцию в Эпицентре. – Накачивай лекарствами, чтобы подавить инфекции и прочее, поддерживай его достаточно живым, чтобы он мог функционировать, и ты получишь то, чего не может предоставить даже Эпицентр – надежный, безопасный, абсолютно полезный источник орогении. – Точно так же как Сиенит не может понять, почему ее не рвет, она не понимает, почему он не кричит. – Но, полагаю, кто-то сделал ошибку, позволив вот этому очнуться.

Он смотрит в сторону, Сиенит следит за его взглядом и видит труп мужчины у дальней стены. Он одет не как солдаты. Он в гражданском, и одет он хорошо.

– Врач? – Ей удается говорить таким же отстраненным, ровным голосом, что и Алебастр. Так проще.

– Возможно. Или какой-то местный, заплативший за эту привилегию. – Алебастр по-настоящему пожимает плечами, показывая на все еще яркий синяк на верхней части бедра ребенка. Это отпечаток руки, четко видный даже на темной коже. – Мне рассказывали, что многим нравятся такие развлечения. Фетиш беспомощности, в общем и целом. Но им нравится больше, когда жертва осознает, что они делают.

– Ох, Земля, Алебастр, ты же не хочешь сказать…

Он снова перебивает ее, словно она ничего и не говорила.

– Проблема в том, что узловики ощущают ужасную боль, когда используют орогению. Все из-за тех самых повреждений. Поскольку они не могут удержаться от реакции на любой толчок в окрестностях, даже на микротолчки, считается гуманным постоянно держать их на седативных средствах. И все орогены инстинктивно реагируют на любую осознанную угрозу…

Ага. Вот оно.

Сиенит, шатаясь, отступает к ближайшей стене, и ее рвет сушеными абрикосами и вяленым мясом, которые она заставила себя проглотить, пока они верхом ехали к станции. Это неправильно. Это все неправильно. Она думала… она не думала… она не знала…

Затем, отерев рот, она поднимает взгляд и видит, как Алебастр смотрит на нее.

– Как я и сказал, – завершает он очень тихо, – каждый рогга должен побывать в узле хотя бы раз.

– Я не знала, – размазывает она слова запястьем. Слова не имеют смысла, но она должна их сказать. – Не знала.

– Думаешь, это имеет значение? – Безэмоциональность его лица и голоса почти жестоки.

– Это имеет значение для меня!

– Думаешь, ты

имеешь значение? – Он вдруг улыбается. Улыбка его уродливая, холодная, как исходящий ото льда пар. – Думаешь, хоть кто-то из нас имеет для них значение, кроме того, что мы можем для них сделать? Повинуемся мы или нет. – Он резко показывает головой на труп оскверненного, убитого ребенка. – Думаешь, он имел значение после всего, что с ним сделали? Единственная причина, почему того же самого не сделали со всеми нами, – это то, что мы более разносторонни, более полезны. Если контролируем сами себя. Но каждый из нас для них – лишь очередное оружие. Просто полезное чудовище, новая капля крови для добавления в породную линию. Просто очередной хренов рогга.

Прежде она никогда не слышала столько ненависти в единственном слове. Но на сей раз, стоя рядом с окончательным доказательством всемирной ненависти, холодным, смердящим, она даже не могла вздрогнуть. Потому что. Если Эпицентр способен на такое, или Стражи, или Лидеры Юменеса, или геоместы, или все, что приходит в кошмарах, то незачем приукрашивать то, чем на самом деле являются люди вроде Сиенит или Алебастра. Они вовсе не люди. Не орогены. Вежливость – оскорбление перед лицом всего, что она видела. Рогги. Вот кто они такие.

Через мгновение Алебастр поворачивается и покидает помещение.

* * *

Они разбивают лагерь в открытом дворе. В здании станции есть весь тот комфорт, которого так недостает Сиен: горячая вода, мягкая постель, еда, состоящая не только из долгого хлеба и сушеного мяса. Но во дворе трупы, по крайней мере не человеческие.