Пятое время года

— Нет, в школе я учила французский. По-немецки помню с детства, от бабушки, всего несколько слов.

— Мой умный муж знает немецкий в совершенстве и страшно негодует, когда я увиливаю от занятий с ним. Он никак не может понять, что после всех ужасов, которые мы пережили, мне хочется просто понаслаждаться жизнью. Развлекаться, любить, дружить! Нинуля, кстати, хотите стать моей подружкой? Обещаю опекать вас и вами руководить. Вы мне понравились. Хотя обычно я не выношу красивых молоденьких девушек!

— Спасибо. Вы мне тоже очень понравились.

На дорожке к дому — ни травинки, ни листика, а хозяйка вновь исчезла. Не было ее и в гостиной, но дверь на кухню оказалась приоткрытой.

— Гутен таг, фрау Анна. Ихь хайсе Нина.

В серых, чуть навыкате глазах определенно промелькнуло удивление: должно быть, хозяйка представляла себе жену русского полковника несколько иначе. Поспешно отложив нож, которым чистила картошку, она поднялась, сдержанно поклонилась: «Гутен таг!» — и замерла, словно ждала распоряжений.

Нужно было сказать что-нибудь еще или хотя бы улыбнуться, но, растерявшись из-за полного незнания немецкого языка, она тоже застыла. Первой улыбнулась хозяйка — приветливо, по-доброму. После ответной застенчивой улыбки фрау Анна быстро выдвинула из-под стола, накрытого клеенкой, венский стул и кивнула, приглашая сесть. Поставила на газовую плиту металлический кофейник с остатками утреннего кофе, а на стол — маленькую фарфоровую чашку и сахарницу.

Статная, несмотря на свои лет шестьдесят, не меньше, одетая в строгое темное платье, фрау Анна удивительно напомнила кого-то. Кого же? Достаточно было хозяйке каким-то очень знакомым жестом поправить седые, заколотые высоко на затылке пушистые волосы, как исчезли всякие сомнения: бабушка! Конечно же, бабушка Эмма Теодоровна! То же широкое лицо с крупными чертами, те же умные светло-серые глаза, та же значительность в осанке. Фрау Анна была так необычайно похожа на бабушку, что сам собой напрашивался вопрос: не состоят ли они случайно в дальнем родстве?

Только какие вопросы она могла задать, если не помнила и самых простых, обиходных немецких слов и, к стыду своему, даже засомневалась, как правильно поблагодарить за чашечку горячего кофе: «данке» или «битте»?

— Спасибо.

— Пошалуста.

Распивать кофе в то время, как пожилая женщина чистит картошку, было верхом неприличия. К счастью, в резном буфете нашлась еще одна точно такая же чашечка, и кофе хватило, и точно вспомнилось, что надо сказать:

— Битте, фрау Анна.

— Данке, фрау… Нина.

С каждой минутой сдержанно улыбающаяся хозяйка, которая пила кофе маленькими глоточками, с большими паузами, будто священнодействовала, все меньше походила на бабушку. Кстати сказать, бабушка никогда и не пила кофе. Она любила чай — по-русски горячий, крепкий, из большой фаянсовой чашки. С пряниками или домашним пирогом. Пила с удовольствием, весело, много, до бисеринок пота на полном, румяном лице. В бабушке вообще очень забавно переплелись черты характера ее родителей: в повседневной жизни она была по-немецки экономной и расчетливой, но если ждала гостей, то к столу покупалось все только самое-самое лучшее и, по-русски, в неимоверных количествах. А еще строгая бабушка Эми отличалась невероятной смешливостью. Представить себе фрау Анну сотрясающейся от неудержимого смеха было невозможно при всем желании… Вот ведь как интересно! Увидишь незнакомого человека, и сначала он обязательно напоминает кого-нибудь, а привыкнешь — сходство забывается. Так случилось и с Ленечкой: в первый вечер он показался очень похожим на артиста Столярова из кинокартины «Цирк», однако уже на следующий день стал самим собой — ни на кого не похожим. Лучше всех!

Бесконечный без него день все тянулся и тянулся. Уже и по саду набродилась, и цветами налюбовалась. Можно с ума сойти от безделья! Хорошо, что завтра воскресенье и Леня не уедет на службу.

Несколько красивых каменных домов на тихой, горячей от солнца улице были пустыми, без хозяев, остальные будто спали. Лишь в одном саду мальчик с девочкой играли в мяч и громко ссорились по-русски.

Сонно прозвучали в тишине гостиной и два осторожных аккорда на расстроенном пианино.

Разбудил короткий гудок машины. Через минуту послышались тяжелые шаги по лестнице. Непривычно хмурый, надутый, Леня бросил фуражку на кровать, упал в кресло и закрыл глаза.

— Что с тобой, Ленечка?

Усталые глаза приоткрылись. Если полковник Орлов на кого-то и сердился, то вовсе не свою бездельницу-жену.

— Ну и умотался я нынче! — Расстегнув китель, Леня долго, тупо смотрел на свои американские часы, купленные в прошлом году на «рейхстаговке», — должно быть, от усталости никак не мог сосредоточиться. Вздохнул и снова обессиленно смежил веки. — Собирайся, Нин, в гости поедем. Познакомлю тебя с нашими. У Иващенки, у жены, деньрожденье. Только поживей, люди ждут.

— А что мне надеть?

— Да чего хочешь!..

Вот тебе и «чего хочешь»! Стоило Лене увидеть черную юбку и мамину еще вполне нарядную серую кофточку в «рубчик», как он недовольно сморщился: