Пятый арлекин

Ничего не обнаружив в квартире, я снова уселся в кресло и решил прекратить бессмысленный анализ, потому что явно ушел в сторону от логических умозаключений и вторгся в неведомую мне сферу. На глаза мне попалась энциклопедия конца девятнадцатого века под редакцией профессора Андреевского, которую принято называть по имени ее издателей: Брокгауза из Лейпцига и Ефрона из Петербурга. Я открыл том с золотым тиснением на букву «Г», полистал, на всякий случай, но Гаутамы в нем не было. Если Гаутама инопланетянин, его там и не могло быть.

Я устал от несвойственных мне рассуждений о неконкретном и мистическом, и снова вернулся к исходным данным. Мистическое направление, так же как и космическое, меня не устраивало. А почему не позвонить днем знакомому энциклопедисту Новоселову? Он известный библиофил, возможно, ему встречалось имя Гаутамы? Ведь и меня не покидает ощущение, что я его слышал раньше. Я боялся, что Новоселов в ответ на мой вопрос просто посмеется и скажет, что я впал в детство, но ничего такого не произошло.

— Гаутама? — переспросил Новоселов, — знаю. Цитирую по памяти: «Все телесное есть материальное и, следовательно, временное, так как оно само по себе носит зачатки разложения. Пока человек связан с материальным миром телесным существованием, до тех пор он подвержен печали, разрушению и смерти. Пока человек будет дозволять дурным желаниям царить у него в душе, он будет чувствовать неудовлетворенность, бесполезное утомление и заботы. Бесполезно стремиться очистить себя порабощением своей плоти: нравственная порча связывает его со всем материальным миром. Только безусловное искоренение всего дурного разорвет цепи его существования и перенесет его на другую сторону, откуда душа его не перенесется в другое тело и познает Нирвану».

— Что это? — спросил я в недоумении.

— Заповеди, — просто ответил Новоселов.

— Чьи заповеди, Христа?

— Зачем же, это заповеди основателя буддизма Сиддахартха Гаутамы, ставшего Буддой.

— Так Гаутама и Будда — одно и то же лицо?

— Конечно. Как до вас, физиков, трудно все доходит, — не удержался и съязвил энциклопедист Новоселов.