Пятый арлекин

— Вполне естественно, она все приписывает факту потери ближайшего моего друга. Она и посоветовала сходить к врачу, то есть, к вам.

— Именно ко мне?

— Нет, к любому психиатру.

— Почему не к невропатологу?

— Она достаточно образованна, чтобы отличить признаки нервного расстройства от иных, связанных с душевным надломом, к тому же ей известно о клаустрофобии.

— Как она относится к вам в настоящее время?

— Как всегда, если еще не внимательнее. Я засыпаю и чувствую на себе ее взгляд, она переживает за меня более, нежели я сам. Я для нее больше значу, чем ее собственная жизнь. Я сплю, а она сидит рядом и смотрит на меня…

— Я выпишу больничный, придется полечиться дома, раз вы не желаете побыть в стационаре. Через два дня снова ко мне.

— Так вы считаете, что это всего-навсего мои галлюцинации, так сказать, плод расстроенного воображения?

— Безусловно.

— А записка? Я ведь ее держал в руках!

— Если бы вы посидели у меня на приеме, то услышали бы и не такое.

— Значит, я псих?

— Зачем утрировать, вы сейчас нездоровы, это пройдет, как проходит простуда. Только простуду вызывает инфекция, вирус, а у вас возбудителем болезни оказалась ваша проснувшаяся совесть и вина перед другом. Время лечит. К сожалению, уроки бывают тяжелыми, как в данном случае.

— Так вы мне не поверили?

— Отчего же, поверил, но не все принял безусловно. И только. Подумайте все же о стационаре. Вот мои телефоны: рабочий и домашний. Надумаете — позвоните. Я бы хотел встретиться с вашей женой, думаю, что она согласится на встречу со мной. Вероятно, ее мнение для вас не будет последним.

— Ни в коем случае, я не хочу этого, вы можете случайно сказать лишнее. И тогда конец, она не перенесет. Вы бы знали какая она, эта беда никак не должна ее коснуться. Буду нести свой крест сам. Ирина светлый и чистый человек.

— Хорошо, обойдемся без нее, вы способны самостоятельно решить этот вопрос самым разумным и трезвым образом. А пока принимайте вот это. — Ремизов протянул Плахову два рецепта. — Я еще раз подчеркиваю, что срыв серьезен и лечение будет гораздо эффективнее в стационарных условиях. К сожалению, я не могу навязать вам лечение силой.

— Надеюсь, что вы шутите? — Плахов впервые улыбнулся вялой доброй улыбкой, — или внизу меня ждут уже два санитара?

— Конечно, шучу. Всего хорошего, Петр Борисович. Надеюсь, что удастся снять вашу душевную напряженность в самое ближайшее время, тем более, вы сами говорили, что в вас заложено сильное контролирующее устройство. Включите его, отдыхайте, гуляйте, будьте побольше на воздухе. Будет необходимость — позвоните.

— Спасибо, постараюсь одолеть самого себя.

Плахов пожал руку Ремизову и вышел: вид у него при этом был гораздо более спокойным и уверенным, нежели в начале беседы. Телефонный звонок у Ремизова раздался в половине второго ночи. Ремизов нащупал в темноте аппарат и снял трубку.

— Алексей Иванович, это Плахов, Плахов. Вы меня слышите? Говорит Плахов! — в мембране что-то булькало, будто из блюдца на пол лилась вода, в голосе Плахова слышался смертельный ужас.

— Что случилось? — закричал Ремизов, в мгновение осознав, кто говорит и что обстоятельства (глубокая ночь) исключают ординарный случай. Он понял, что Плахов в опасности и срочно нуждается в его помощи.

— Он только что звонил, — произнес Плахов обреченно.

— Кто! Кто звонил!?

— Александр. Он все знает. Он сказал, что я… Это конец, я больше не могу. Мне нельзя жить. Вы ошиблись, это не галлюцинации… Прощайте…

— Плахов, немедленно возьмите себя в руки. Я выезжаю. Скажите адрес!

— Парковая четыр… зачем вам, все уже не имеет ни какого значения…

— Квартира! Какая квартира?

— Семнадцать… Прощайте.

— Плахов, остановитесь! — Ремизов лихорадочно пытался найти единственные нужные слова, загипнотизировать ими Плахова, отыскать в его паническом лихорадочном сознании единственную нить, которая сможет снова связать их хотя бы на то время, которое понадобится ему на дорогу. — Плахов, немедленно разбудите жену, слышите? Пусть она будет с вами, пока я приеду.

— Пусть спит, — выдохнул Плахов, — она святая женщина, ее эта грязь не должна коснуться. Все… — в трубке ритмично зазвучали позывные отбоя. Ремизов наспех оделся, схватил ключи от машины и заторопился в лифт. «Скоро вернусь!»— крикнул он с порога встревоженной жене. Ремизов обычно водил свою машину осторожно, но теперь срезал углы на поворотах, будто участвовал в гонках на Большой приз или уходил от погони. Последнее было более похоже на правду: на углу улиц Чернышевского и Гоголя за ним увязался милицейский патруль и резкий голос прокричал несколько раз в микрофон, приказывая Ремизову остановиться. Ремизов никак на это не отреагировал, продолжая гнать машину по ночным пустынным улицам, понимая, что даже одна секунда опоздания может стоить Плахову жизни.