Пятый свидетель

— А я уже бунтовала. Я выражала свой протест против несправедливого отношения ко мне — наняла адвоката и с его помощью боролась за сохранение своего дома. Да, я сердилась, но у меня в мыслях не было прибегать к насилию. Я вообще к насилию не склонна. Я ведь школьная учительница. Я бунтовала, если воспользоваться вашим выражением, но единственным известным мне способом: путем мирных протестов против того, что считала несправедливым. В высшей степени несправедливым.

Взглянув на ложу присяжных, я, как мне показалось, заметил, что одна женщина в заднем ряду смахнула слезу. Дай Бог, чтобы это мне не показалось. Снова повернувшись к своей клиентке, я перешел к гран-финалу:

— Еще раз спрашиваю вас, Лайза: вы убили Митчелла Бондуранта?

— Нет.

— Вы нанесли ему удар молотком по голове в гараже банка?

— Нет, меня там вообще не было. Меня там не было!

— Тогда каким образом молоток из вашего гаража оказался орудием убийства?

— Я не знаю.

— Как кровь жертвы попала на вашу туфлю?

— Я не знаю! Я этого не делала! Это все подстроено!

Немного помолчав, я, прежде чем закончить, спокойно сказал:

— Последний вопрос, Лайза: какой у вас рост?

Она посмотрела на меня в недоумении. В тот момент она напоминала тряпичную куклу, которую швыряют из стороны в сторону.

— Что вы имеете в виду?

— Просто скажите, какой у вас рост.

— Пять футов три дюйма.

— Благодарю вас, Лайза. У меня все.

Фриман пришлось искать подходы к Лайзе Треммел. Та была упертым свидетелем, и прокурор не собиралась ее ломать. Она попробовала там-сям подловить ее на противоречиях, но Лайза была более чем последовательна в своих ответах. После получаса попыток Фриман вскрыть замок с помощью зубочистки я начал верить, что моя клиентка сможет выплыть. Но никогда нельзя делать выводов, прежде чем твоего клиента отпустят со свидетельского места и он окажется снова рядом с тобой за столом. У Фриман в рукаве была еще минимум одна карта, и в конце концов она ее оттуда извлекла.

— Когда мистер Холлер недавно спросил вас, совершили ли вы это преступление, вы ответили, что не склонны к насилию, что вы школьная учительница и насилие вам не свойственно, помните?

— Да, и это правда.

— А не правда ли то, что четыре года назад вы были вынуждены сменить школу, где преподавали, и пройти курс лечения от вспышек жестокости, после того как ударили ученика треугольной линейкой?

Я стремительно вскочил и, заявив протест, попросил о совещании у судейской скамьи. Перри разрешил нам приблизиться.

— Судья, — зашептал я прежде, чем тот успел что-либо сказать, — в материалах следствия нет ни единого упоминания о треугольной линейке. Откуда она взялась?

— Судья, — зашептала Фриман, не дав Перри ответить, — это новая информация, которая стала нам известна лишь в конце прошлой недели. Нам пришлось ее проверять.

— Да бросьте вы, — сказал я. — Вы хотите сказать, что не располагали полным послужным списком моей свидетельницы до конца прошлой недели? И надеетесь, что мы вам поверим?

— Вы можете верить, во что хотите, — огрызнулась Фриман. — Мы не включили эту информацию в материалы следствия, потому что я не намеревалась использовать ее, пока ваша клиентка не начала разглагольствовать о своем мирном характере, что является очевидной ложью, а следовательно, дает мне полное право задать этот вопрос.

Я снова сосредоточил все внимание на Перри.

— Судья, ее оправдания не имеют значения. Она играет не по правилам. Вопрос должен быть снят, и ей не должно быть позволено развивать эту линию допроса.

— Судья, это…

— Советник прав, мисс Фриман. Вы можете приберечь это в качестве контрдоказательства, но здесь не имеете права использовать. Для этого следовало включить информацию в материалы следствия.

Мы вернулись на свои позиции. Придется поручить Циско разобраться с линейкой, потому что можно было не сомневаться, что Фриман еще вытащит ее на свет. Меня это злило, потому что одно из первых заданий по делу, которое я ему дал, состояло в том, чтобы выяснить всю подноготную нашей клиентки, а он упустил такой важный факт.

Судья велел жюри игнорировать вопрос прокурора, после чего разрешил Фриман продолжить, избрав другую линию допроса. Но я понимал, что звонок прозвучал, причем громко и ясно, и жюри его услышало. Вопрос можно было вымарать из протокола, но не из их памяти.

Фриман продолжила перекрестный допрос, наобум стреляя в Лайзу там и сям, но не смогла пробить броню ее прямых показаний. Мою клиентку невозможно было сбить с толку: она не проходила мимо «Уэстленд нэшнл» в утро убийства, и все тут. Если не считать треугольной линейки, начало получилось чертовски хорошим: нам удалось сразу же внедрить в головы присяжных, что мы собираемся вести защиту конструктивно и не намерены сдаваться без борьбы.

Прокурор дотянула допрос до пяти часов, сохранив за собой, таким образом, право выступить утром с чем-нибудь, что удастся нарыть за ночь. Судья объявил перерыв до завтра и распустил всех по домам. По домам отправились все, кроме меня, я устремился в офис. Надо было еще многое сделать.