В последнее время особенно часто говорит о мертвых вещах. Прошлой ночью ей очень срочно нужно было сказать мне о черной маме. Начала говорить обычным певучим голосом: "Черная мама говорит: Где мои ням-нямки? Где мои ням-нямки?" Потом: "У черной мамы есть море и качели". (Я возила ее на морской курорт в первый раз, и она любит качели). Я сказала, что мне кажется, будто она не хочет, чтобы у черной мамы были такие хорошие вещи. Она: "Нет, я хочу испортить их. Я хочу испортить твои вещи". Потом она сказала, что у меня большие ням-нямки и она хочет их. Затем, казалось, она запуталась и сказала, что это я хочу ее ням-нямки, при этом выглядела очень растерянной. Я сказала, что у нее маленькие ням-нямки, а когда она подрастет, у нее будут большие. "Да, когда я смогу готовить". (Я сказала ей, когда пришла, что мне некогда, ведь я готовила ужин папе и себе). Я: "Ты уже сама научилась немного готовить; ты же сделала сладкий крем". Она: "Да, я могу готовить только мертвые вещи". Потом она сказала: "Жизнь трудна" (копируя меня); "Мне от нее больно" (собственное добавление).
Время от времени она упоминает Вас, как бы ненароком, например, вдруг говорит, что хочет поехать к доктору В. и поиграть с его игрушками и сказать ему про черную маму, или строит игрушечную деревню, в которой один дом — это дом доктора В.".
Письмо от матери
"Подтверждаю, что Пигля приедет к Вам с отцом.
Вот уже два дня подряд она, ложась вечером спать, просит пососать мои "ням-нямки" (груди). Она так настойчиво об этом просила, что я ей позволила. Я: "Зачем?" — "Я хочу пососать их как леденец". Потом она попросила меня дать ей что-нибудь пососать и пожевать, чтобы это потом попало ей в животик. Затем она снова испугалась черную маму и сказала, что хочет к доктору Винникотту. Когда я назвала ей день такой поездки, она сказала: "И на другой день, и еще на другой". Когда я вышла, то услышала надрывный плач: "Я хочу свою детку, свою детку, свою детку-Галли-Галли" ("Галли-Галли" — это имя ее малышки-куклы, с которой она много играла, но теперь уже играет меньше, и в то же время так она произносит собственное имя "Габриела", правильно выговорить которое она пока еще не может)".
Четвертая консультация
26 мая 1964 года
Как я узнал позднее по телефону, Габриела (теперь ей два года и восемь месяцев) всю дорогу в поезде пролежала, свернувшись клубком, на коленях у отца, посасывая большой палец его руки.
Она сразу направилась к куче игрушек, сказав при этом: "Здесь тепло. Мы приехали на поезде. Вы видели..."
Взяла кораблики и поставила их на ковер. Достала одну из больших плюшевых собачек. Принялась сцеплять паровозики с вагончиками. Потом вдруг сказала: "Я приехала поговорить о бабаке".
В этот момент я немного помог ей в составлении поездов. Она расставляла игрушки не совсем ясным для меня образом. Сказала: "Окно (комнаты) не открыто". Когда я его открыл, она сказала: "Вот мы и открыли здесь окно".
Мы продолжили начатую работу.
Она взяла деревянный заборчик и разломала его. Одну палочку засунула в легковой автомобильчик через окно. Это была явно преднамеренная операция. Я сказал что-то о папе, который пытается делать детей (используя автомобиль как маму). Она отломила две щепочки.
Она пробормотала что-то похожее на "растет", продолжая орудовать автомобилем. Сказала: "Будь малышкой. Убери все автомобили". Затеяла какую-то игру с автомобилями, называя их цвета.
Там было что-то, что она хотела выбросить.
Она установила церквушку и с каждой стороны поставила по автомобилю. Затем она заинтересовалась предметом, о котором фактически ничего знать не могла. Это был поломанный, плоский, круглый предмет, который первоначально был заводным звучащим волчком.
Она улыбалась, и это каким-то образом относилось к люльке-качалке с выставленными в ней игрушками.