— Что? — спросил Гриссел и посмотрел на Клиффи, который просто пожал плечами и кончиком указательного пальца похлопал по своему наушнику.
— Алло, — сказал на том конце линии его сын.
— Алло, Фриц!
— Здравствуй, папа.
В голосе мальчика не слышалось радости.
— Как ты?
Ответа он не расслышал, потому что в другом ухе загудело. Он уловил лишь обрывок фразы, произнесенной сержантом Андре Марэ:
— …не могу себе позволить…
— Чем занимаешься, Фриц?
— Ничем. Сейчас дома только Карла и я, — вяло, без всякого интереса ответил мальчик.
— Вон, у тебя прием нормальный? — спрашивал Клиффи. — У нее микрофон плохо работает.
— Только Карла и ты?
— Мамы нет.
— Я обычно покупаю растворимый, — ясно и отчетливо произнесла Андре Марэ.
— Она с кем-то беседует, — сказал Клиффи. Потом до них донесся едва слышный мужской голос:
— А я по утрам не человек, если не выпью чашечку свежесваренного кофе.
— Папа! Ты меня слушаешь?
— Фриц, я перезвоню попозже. Я сейчас на работе.
— Ладно. — Как будто ничего другого он и не ждал.
— Как… зовут?
— Андре.
— Черт, — возмутился Купидон, — ну и поганый у нее микрофон!
— Пока, Фриц!
— Пока, папа.
— Наверное, мы слишком далеко, — сказал Джайми Кейтер.
— Оставайтесь где есть, — велел Гриссел.
— Очень приятно, — произнес голос сержанта Марэ в продовольственной секции «Вулворта».
— Рыбка клюнула, — сказал Купидон. Клиффи кивнул.
«Мамы нет».
— Вы, главное, спокойно, — скомандовал подчиненным Гриссел, понимая, что успокоиться нужно в первую очередь ему самому.
Тобела с громким криком вскочил с постели. Он лег около трех, задернув шторы, чтобы в номер не проникало солнце, закрыл глаза и вслушивался в биение собственного сердца. Голова гудела от недосыпа; ноги и руки словно налились свинцом. Устал! С помощью дыхательных упражнений он попытался снять напряжение. Заставил себя думать о хорошем. Мысли поплыли вдаль от настоящего, в мирные воды Ката-Ривер, в туман, который окутывал, как венком, холмы, окружавшие ферму… но всего через несколько секунд он понял, что мозг ему не подчиняется: в голову лезут совсем другие картины и воспоминания.
Преториус, который тянется к пистолету в платяном шкафу.
Долгие, долгие секунды, которые кажутся вечностью, — наконец он схватил гада, а под потолком надрывается, завывает сирена сигнализации. И сердце бьется все быстрее…
Рослая мужеподобная женщина нависла над маленькой девочкой; бильярдный кий поднимается и опускается, поднимается и опускается — размеренно, ритмично; из головы ребенка хлещет кровь. Тобела понимал, что трудность именно в этом — женщина, женщина! Он еще никогда не ликвидировал женщину. Он вел войну против мужчин, так было всегда. Во имя Борьбы — семнадцать раз. Шестнадцать в Европе, один раз в Чикаго; мужчины — предатели, убийцы, враги, приговоренные к смерти руководством в годы холодной войны. Тогда он был палачом, которому поручали привести приговор в исполнение. Сейчас ликвидированы двое во имя Новой Войны. Они тоже враги. Но они мужчины.
Можно ли казнить женщину?
Чем больше он старался не думать, тем труднее ему становилось. Наконец, застонав, он встал и раздернул занавески. За окнами было движение, там был солнечный свет и яркие краски. Тобела увидел канал, дорожку, ведущую на Ватерфронт. Портовые рабочие возвращались с работы; они шли по направлению к центру города, к стоянкам такси на Аддерли-стрит. Черные и цветные, в ярких, разноцветных комбинезонах. Они шли целенаправленно, торопливо, им не терпелось начать выходные — либо дома, либо в каком-нибудь злачном заведении. С семьей. Или с друзьями.
А вот его родные мертвы… Тобеле захотелось рывком распахнуть окно и закричать: «Черт побери вас всех! Мои родные мертвы!»
Он глубоко вздохнул, оперся ладонями о холодный подоконник и повесил голову. Ему необходимо поспать: так больше не может продолжаться.
Он отвернулся от окна и окинул комнату взглядом. Постель смята. Тобела аккуратно расправил простыни, разгладил их своими большими руками, натягивая до тех пор, пока не осталось ни единой складочки. Взбил подушки и аккуратно положил их в изголовье, одну рядом с другой. Потом сел на кровать и вынул из тумбочки телефонный справочник, нашел нужный номер и позвонил Боссу Мадикизе в «Желтую розу».
— Это Крошка — тот, кто ищет Джона Косу. Помнишь меня?
— Помню, брат мой.
Несмотря на то что вечер только начинался, в «Желтой розе» уже было шумно.
— Слышал что-нибудь?
— Ничего. Ничегошеньки.
— Держи ухо у земли.
— Держу, все время.
Он встал и открыл платяной шкаф. Стопка чистого белья на верхней полке уменьшилась, количество грязного белья росло — носки, трусы, брюки, шорты, все разложено отдельно.