Пик Доротеи

Нора не помнила имени Карнаумбаева. Не всякий западный человек сумеет его сразу запомнить. Он вздыхал тяжело и мрачнел, возмущенный известием о пепле вулкана, не веря ему, подозревая, что им подсыпают что-то другое, — он с юности знал, как это делается. Чашка кофе в его пальцах казалась наперстком. Он смотрел на куски торта, выставленные в стеклянном шкафчике кафетерия, и иные подумали, что он примерялся — не съесть ли? Однако он наблюдал за двумя молодыми людьми, стоявшими у стены неподалеку. Он уже видел их дважды в зале ожидания, отметив, что у них не было багажа, но вида не подавал, что заметил. «Сопляки», — подумал.

Карнаумбаев летел в Америку с новым грандиозным проектом: приватизировать Большой Каньон и что-нибудь с ним сделать великое. Он вынул телефон и набрал номер.

— Надя? Ты где?

— Мы с Лео на озере, загораем на палубе его швертбота, — проворковал женский голос.

— Вдвоем?!

— Ну что ты, право, сразу нервничаешь! Мы же взрослые люди. С нами господин Бауэр и шофер Самсон. Бауэр мне объясняет контракт. Мы завтра подписываем у нотариуса.

— Надя, я улетаю, больше не могу говорить, — голос великана сорвался, он захлопнул крышечку телефона. Взволнованный разговором, сопел.

Парни у стены отличались по виду от пассажиров. Один был в пятнистых солдатских штанах и спортивной куртке, другой носил гражданские брюки и пальтишко, но шапка была голубая солдатская с пятиконечной звездой. Ныне это модная шапка-ушанка, ее любят поклонники Сталинграда. Молодые люди вынули пивные банки из своих рюкзачков и пили от скуки. Они к великану привыкли, он им уже надоел. Растяпа: ему лень оглянуться. Его время жизни подходит к концу. Тогда-то и начнется настоящая жизнь: девочки, рестораны.

Закинув головы, ребята выпили пиво, а когда оторвали жестянки от уст и взглянули, — за столиком уже никто не сидел. Там усаживался совсем другой человек, какой-то баварец в тирольской шляпке с пером! Они выскочили, толкая других, крутились на месте, чувствуя, что им становится страшновато. Упустили задешево, словно нарочно! Теперь их обвинят в саботаже!

Одинокое такси везло с трудом в него поместившегося пассажира на маленький частный аэродром, что в пяти километрах, где пепла и не было вовсе. Там ждал его самолетик на Лондон, откуда вылетал через три часа рейсовый лайнер в Сан-Франциско.

32

— Ах, вот и он! — вскричал Лео, увидев вышедшего из-под лип человека. Надеж приподнялась на локте, и Бауэр повернулся от столика, на котором разложены были листы бумаги, придавленные круглыми плоскими гальками. Самсон занимался буфетом, он только что откупорил шампанское и бокал протягивал Штеттеру.

Клаус помахал им рукою. Он приблизился, насколько позволял край парапета.

— Где же ваши прекрасные компаньонки? — говорил капитан швертбота Lermontoff, сложив рупором руки.

Клаусу не давался шуточный тон.

— Нора не может улететь в Рио! — крикнул он. — Доротея пропала.

— Что вы этим хотите сказать? — спрашивал Лео, и голос звучал его странно, утробно.

Клаус развел руками. Сделав приглашающий жест в сторону коттеджа, он сам отправился туда, минуя фонтан, остановившись на миг у бронзовой купальщицы, которую сталкивал в воду — стоит ли напоминать? — козлоногий мальчишка.

В доме не изменилось ничего за эти два дня, хотя показалось, что он отсутствовал месяц. Отрезки времени длятся, а края их словно пропасти. Или вершины, кому как повезет.

Телефон зазвонил, и Клаус к нему бросился.

— Говорит Меклер, — услышал он симпатичный голос с хрипотцой. — Вы появились. Мне только что звонил Лео. Что с Доротеей? Впрочем, я спущусь сейчас к вам.

Столовая наполнилась ими. И Элиза пришла, — ее позвал, разумеется, дирижер, сама бы бывшая флейтистка не осмелилась. Самсон внес корзину с провизией и бутылками, Бауэр топтался у входа с папкой бумаг, Штеттер тут же уселся. Пианистка Семенова шла следом, никак не попадая рукой в рукав платья, которое надо было еще застегивать на длинный ряд пуговиц, а потом она вспомнила, что цветочки купальника просвечивают сквозь него, и она застеснялась.

Лео перебирал свои связи в мире полиции, такие у него тоже водились. Собственно, жизнь состояла из связей — из нитей, протянутых во все стороны мира, и посередине в родовом своем доме жил он с котом и собакой. Толстый канат шел отдельно к Бауэру, и от него тоже отходили нити, веревки и даже лестницы вверх и вниз. Но он не спешил. Может статься, у Доротеи были резоны исчезнуть? В конце концов, Клаус и она знакомы не слишком давно и ничем, кроме ощущений, не связаны.

— Надо искать! — твердо и решительно произнес Меклер.

— А что сказала Нора? — спросил Штеттер.

— Она не успела… — мямлил Клаус. — У нее кончилась батарейка… Я успел лишь сказать…

— Вспомним Декарта, — сказал примиряюще Штеттер, и Бауэр покачал головой в знак уважения к учености капитана. — Рассудим. Во-первых, времени прошло очень мало. Во-вторых, решение женщины отлучиться могло быть спонтанно, под влиянием слова, жеста, известия. Не так ли, Клаус? Она ведь не ушла в состоянье обиды и стресса?