А что же Пикассо? Он вновь погрузился в работу, в отношения, которые для него означали новые заказы и выставки. Конечно, впервые в свои «без пяти минут» сорок став отцом, он неожиданно для самого себя преисполнился гордостью. Но такого почти болезненного обожания, как у Ольги, у него не было. Да, собственно, это и понятно: к такому возрасту мужчина обычно либо успешно преодолевает собственный эгоизм, либо начинает относиться к нему, как к добродетели.
Крестной стала Мися Серт, урожденная Мария-София Годебская, сменившая за свою жизнь множество фамилий. Ее последний муж был испанским художником, и Пикассо был привязан к ней. И не только Пикассо. Мися по праву считалась в Париже «пожирательницей гениев», хотя на самом деле она была для всех этих малларме, боннаров, тулузлотреков и ренуаров не пожирательницей, а музой, добрым гением и ангелом-хранителем. Например, Дягилев обожал ее за то, что, когда он терпел колоссальные убытки во время первого «Русского сезона», Мися скупила все билеты на премьеру «Бориса Годунова» и тем самым спасла его от полного разорения.
Помогала она и Пикассо. Но сейчас он явно уже не нуждался в этом: к рождению сына у них с Ольгой уже была и нянька, и горничная, и шофер, и повар. К этому времени Пикассо получал уже вполне прилично — десятки тысяч франков за одну работу. Другое дело, что получал он такие деньги не каждый день. Но все же… Приведем простой пример. К 1912 году заработок начинающего артиста в труппе у Дягилева мог достигать 10 тысяч франков за сезон. Да и сам Пикассо совсем недавно просил лишь пять тысяч франков за всю подготовку балета «Парад». А вот, с другой стороны, Вацлав Нежинский, когда рассорился с Дягилевым после своей скоропалительной свадьбы, получил в 1914 году фантастическое по тем временам предложение от директора Парижской оперы: контракт на три года из расчета четыре месяца выступлений в год — 90 тысяч франков. Уже даже был составлен проект контракта на гербовой бумаге, датированный 30 мая 1914 года, но знаменитый танцовщик так его и не подписал.
Чтобы была понятна вся парадоксальность ситуации, отметим лишь, что автомобиль марки Рено стоил в начале 20-х годов около 20 тысяч франков.
Рождение сына дало Ольге надежду на то, что это укрепит их с Пикассо семью, в фундаменте которой наметились первые трещины. Этого, к сожалению, не произошло: ее муж постепенно начал возвращался в свой мир, куда ей не было доступа и куда она даже боялась заглядывать… Короче, у них больше не было общей цели.
Он считал, что самодостаточная личность должна жить полной насыщенной жизнью. А Ольга не понимала этого.
После родов Ольга чувствовала себя плохо, и весной 1921 года ей пришлось уехать для поправки здоровья в Фонтенбло, где Пикассо снял для нее красивую виллу. После этого они все вместе уехали на юг, на Ривьеру, и тогда Ольге показалось, что ее муж радовался предстоящей поездке, точно ребенок. «Ты заслужила хороший отдых», — говорил он ей, дружелюбно улыбаясь.
Вернулись они, блистая загаром и свежестью.
А летом 1922 года семья Пикассо отправилась не к Средиземному морю, а в Бретань, в Динар, что в двух шагах от знаменитого замка Сен-Мало. Это был почти идиллический отдых, но его пришлось прервать совершенно неожиданно: Ольга серьезно заболела, и Пикассо сразу же отправился с ней в Париж. В дороге он нежно ухаживал за женой, прикладывая пакеты со льдом к ее горящей голове. В Париже Ольге была сделана операция, и ее состояние вскоре улучшилось. На следующее лето, в 1923 году, они ездили на Лазурный берег, в Антиб.
В воспоминаниях Франсуазы Жило читаем:
Что касается светской жизни, то она зачастую происходила вместе с графом де Бомоном, со Скоттом и Зельдой Фицджеральдами и многими другими «райскими птицами», слетавшимися на Ривьеру со всех концов света. Но почему «из-за своих амбиций»? Может быть, это очередная предвзятость более поздней любовницы Пикассо по отношению к оставленной, но вполне законной жене?
Но вот, например, мужчина — биограф Пикассо Роланд Пенроуз — тоже пишет, что Ольга «обладала красотой, страстью и большими претензиями».