Пикник с покойником

Я уже устала поражаться. Спросила, есть ли у Ениной домашний телефон.

Ерофеев охотно сообщил мне его.

И зачем-то добавил:

— Зимой ей исполнилось пятьдесят пять, она несколько месяцев оформляла пенсию.

Я договорилась о свидании с Евгенией Альбертовной, вернее, с Лялей, «поверенной в ее делах», как эта дама тотчас же отрекомендовалась. Поскольку письмо Федорова оказалось липой, сварганенной Галей Кара-Ленской с целью спровоцировать скандал между супругами, писать о последствиях автокатастроф я была не расположена. Но Ляля так загорелась идеей поведать продажному миру о мучениях малоимущих больных, что я воспряла духом. Да и необходимость притворяться, искать повод заговорить о Левушке исчезла. Я прозрела. Мне осталось лишь выложить свои соображения полковнику Измайлову, ему — арестовать убийцу.

Никогда я с таким нетерпением не ждала вечера. Внушала себе, дескать, не гони, ты торопишься жить, расслабься, не дергайся, проведи с толком время своей молодости. Однако самовнушение не действовало. Наверное, впервые я валялась средь бела дня на диване и смотрела на часы. Наконец явился Вик. Меньше всего ему хотелось дискутировать со мной. Больше всего — справиться о моем самочувствии, а затем спуститься к себе, запереться на засов и завалиться спать. Но щадить полковника я не собиралась. Он попытался усомниться в моем здравомыслии. Тщетно. Я не обращаю внимания на оскорбления, когда добиваюсь своего. Измайлов сиротским голосом запросил есть. Я выдала ему бутерброд с засохшим сыром и таким же огурцом. Это произвело на Вика угнетающее впечатление.

— Рассказывай, иначе уморишь голодом, — проворчал он. И вдруг в отчаянии предложил: — Может, попьем кофе?

— Свари, если приспичило, — кивнула я сурово.

Полковник понял, что поблажек не будет. Бубня что-то вроде «себе дороже», он устроился в кресле, будто на электрическом стуле. Поскольку его преисполненный горького героизма и взгляд меня не растрогал, Вик отчетливо произнес:

— Зверюга.

— Человек изо всех гражданских сил содействует расследованию, а ты отбрыкиваешься, — возмутилась я.

— Ты не человек, детка, а причина моих инфаркта, инсульта, язвы…

— Лишь бы не сифилиса, — пресекла я бунт.

Измайлов изобразил суеверный ужас и процедил:

— Валяй, излагай. Когда ты теряешь чувство юмора, становишься опасной.

Сообразив, что переборщила, я смягчилась, сварила кофе и пообещала быть краткой. Измайлов лишь махнул рукой.

— Как ты относишься к поверью, будто до сорокового дня покойник забирает с собой, кого хочет? — начала я.

— Я протестую против подобного произвола. Вот ежели бы жмурики советовались с правоохранительными органами и вызывали туда по нашему списку…

— Вик, я не шучу. Некорнюка убили на девятый, а Леву на сороковой день после смерти сына Ениной.

Полковник прочитал мне лекцию о ритуальных убийствах и поклялся, что не станет проверять окружение Евгении Альбертовны Ениной на предмет принадлежности к запрещенным сектам. Я и сама уже готова была верить в совпадения. Поэтому подлизалась к Вику возгласом:

— Какой ты умный!

Он живо признался мне в навязчивом стремлении уничтожать болтливых любовниц. Отодвинувшись подальше, я продолжала:

— У вас в ментовке положено интересоваться, кому выгодна смерть, чтобы выяснить, кто убийца? Так вот, Костя Ерофеев занял место Ениной. Лида Симонова говорила, будто Левушка был любимцем шефини. Ерофеев бледнел от зависти. Она могла оформлять пенсию, но не собираться уходить от дел. И Ерофеев инсценировал неблаговидное поведение Зингера, чтобы почувствительней уязвить Енину. Он мог и бывшего мужа, Некорнюка, на девятый день порешить, чтобы напугать ее. Понимаешь, Вик, скандал во вверенном Ениной учреждении не способствовал авторитету у заказчиков, раз. Енина ослабла от потрясений, два. Симонова сказала: «Сама чуть на тот свет не отправилась». Какая уж тут работа. А подруга, которую Ерофеев якобы растолкал в девять утра, либо покрывает его, либо он использовал старый трюк с переводом часовых стрелок назад — вперед. И Лида юлит, потому что сообщница. Разыграли все, как на детском утреннике, когда приперлись открывать мастерскую вместе. Костя галантно занялся замками, зная, что у Симоновой ключей нет — они их Леве подкинули.

— Поля, откуда тебе известно, что Енина была замужем за Некорнюком и что ее сын умер? Когда ты успела побеседовать с Симоновой? — спросил Измайлов.

— Это ненужные тебе детали, милый, — попыталась я вырваться из полковничьей западни.

— И все-таки.

— Не скажу.

— И Ерофеев не скажет ничего, что порочило бы его. И Симонова. Пытать их? Тебя пытать?

Последний вопрос Измайлов задал с мечтательным выражением лица. Даже причмокнул, словно в предвкушении десерта.

— Вик, а убийцей всегда оказывается тот, на кого и полушки не ставят? — решилась я на отвлекающий маневр.