Пикник: сборник

Она снова затихла. В ответ на свой вопрос он не услышал ни единого звука, но по пути домой остановил машину на берегу залива. Луч маяка по-прежнему через равные промежутки проносился по небу и воде; в мгновение тьмы Фрэнклин коснулся губами ее губ. В сравнении со страстным укусом миссис Пелгрейв этот поцелуй был как прикосновение к нежному лепестку.

— Ты ведь на самом деле ее не боишься?

Наверное, вопрос был глупый — впрочем, он тоже остался без ответа. Она замерла, откинувшись на спинку сиденья. Когда вернулся сноп света, глаза ее ярко сверкнули, и луч прожектора резанул по ним, как нож.

Прошло два дня, и он пошел бродить по пляжу в надежде найти Хайди, но не видно было ни ее, ни детей, ни бело-желтого полосатого мяча. Зато в глаза бросились знакомые золотистые ноги и волосы, пламенеющие как костер на серебристом песке.

— О, привет. Вернулись?

Миссис Пелгрейв была занята полировкой ногтей — настолько занята, что даже толком не взглянула на него.

— Ты когда приехала?

— Вчера утром.

— Странно, что я тебя не видел.

— Странно? У меня было много дел. В том числе и неприятных.

Теперь она говорила надменным, ледяным тоном. Он собирался было присесть рядом с ней на песок, но тут же передумал. Так и остался стоять в неловкой застывшей позе.

— Что-то ни Хайди, ни детей не видно.

— Я понимаю, что ты ужасно разочарован.

Он ощутил в себе змейку раздражения: она метнулась из горла и укусила его в язык. Миссис Пелгрейв долго, внимательно осматривала свои ногти, потом так же долго искала сумочку и наконец достала зеркальце.

— Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду.

— Объяснить? Зачем?

С полминуты она разглядывала себя в зеркальце, не говоря ни слова.

— И все-таки я не понимаю, куда пропала Хайди. Мы договаривались вчера с ней пойти выпить кофе.

— Не могла же она пить с тобой кофе, если ее тут не было.

— Что-то непонятно.

— Я ее отправила домой.

Змея снова ужалила в горло, наполнив рот тошнотворным привкусом.

— Как — домой? В Германию?

— Куда же еще.

— Но она не поедет. Она ни за что не хочет туда возвращаться.

— Уже вернулась. Вчера вечером.

Он стоял, оцепенев от бессилия и гнева. Она, будто позабыв о нем, продолжала изучать себя в зеркальце. Наконец он взорвался.

— Но это же… это же черт знает что! Вот так взять и… это черт знает что!

— Не кричи. Речь идет о няне моих детей. Что же мне спокойно смотреть, как она вешается на каждого встречного-поперечного?

— Вешается? Господи Иисусе! Да мы с ней тихо, невинно поужинали.

Теперь она посмотрела на него, вытянув губы в тонкую насмешливую улыбку.

— Невинно? Мне это нравится. Твои забавы на прошлой неделе вряд ли можно назвать невинными.

— Ничего подобного между нами не было!

— То-то ты разочарован.

— Я не разочарован! Да ради бога!..

До этого она разговаривала с ним на равных, как с мужчиной, теперь же вдруг сказала:

— Ладно, не будь глупым мальчиком. Уходи. Злиться бессмысленно.

— Злиться? Это ты на меня злишься.

Тут она даже рассмеялась.

— Я злюсь? На тебя? Ну это, знаешь, совсем смешно. Я тебе, наоборот, признательна.

— За что же, если не секрет?

— Я давно уже хотела от нее избавиться, но все не было подходящего повода. А вот благодаря тебе и повод нашелся.

Он весь дрожал от бессильного гнева и унижения. А она опять уткнулась в зеркальце — так, будто его вовсе не существует, а потом, разом подхватив свою пляжную корзину и сумку, поднялась с застывшим выражением каре-зеленых глаз.

— Раз ты не уходишь, придется мне уйти.

— Ты даже не понимаешь, как по-ханжески…

— Это ты ничего не понимаешь. Я тебе уже говорила, что эти девицы — колоссальная ответственность. Закрывать глаза на их гнусные интрижки было бы просто непростительно.

Источая леденящее презрение, она резко повернулась и ушла. А он как стоял, раздираемый изнутри яростью и отчаянием, так и остался стоять, не в силах ни заговорить, ни сдвинуться с места.

На следующий день, после обеда, он еще раз увидел знакомую огненно-рыжую голову: она приближалась ему навстречу по эспланаде.

Он сразу же отметил, что в платье — из легкой желтой материи с изумрудным пояском — она выглядит куда более благопристойной и респектабельной, чем в привычных ему мини-купальниках.

Рядом с ней шел мужчина лет шестидесяти, в кремовых брюках и синем пиджаке, в курортной морской кепке. Он держал в руках трость с золотым набалдашником и время от времени указывал ею на какие-то предметы на море. Вид у него также был очень благопристойный, пожалуй даже чопорный.

Когда мистер и миссис Пелгрейв поравнялись с Фрэнклином, он напрягся, собираясь поздороваться, но в эту самую минуту она — с таким же напряжением в лице — отвернулась в сторону моря.

Еще несколько минут — и вот уже Фрэнклин быстро шагает по пляжу, то ныряя из жары в тень сосен, то снова выскакивая под палящее солнце.

— Хайди, Хайди, — без конца повторяет он. Перед ним расстилается белый песок — плоский и безжизненный, как белая соль, которую он видел в косых закатных лучах. — Хайди, Хайди… Боже мой, Хайди, где мне тебя искать?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСЕНКА