Пилюли счастья

Не знаю, как Василий Маркович управлялся с выпуском многотиражки до моего появления, но, получив заместителя, он обрел массу свободного времени. В конце каждого рабочего дня он со знанием дела намечал план моей занятости на завтра: «Выберешь передовика из пятого цеха — биография и все такое прочее, на сколько процентов перевыполняет и дальнейшие обязательства. Потом, значит, поедете с Левой в Бойцово — как там продвигается строительство, я уже созвонился, прораб будет ждать в двенадцать. Машину Загорский дает. Сделай на три колонки». И так далее. Сам же он, переложив на меня подготовку материалов и их написание и наблюдая только, чтобы я не допустила какой-нибудь идеологической оплошности, отдался главному делу своей жизни — выписке цитат из чужих сочинений. Насколько я успела заметить, его излюбленной темой было природоведение и связанные с ним естественные науки. Института он не закончил, поскольку с третьего курса ушел на фронт и даже имел какое-то ранение, но отсутствием формального образования не тяготился: цитаты восполняли все.

Как мне сообщили, вернувшись с фронта, он вскоре женился, но жена попалась болезненная, не рожала, а потом и вовсе померла. Ни на какие новые соблазны со стороны женского пола Василий Маркович не поддавался, жил одиноко и все свое время посвящал книгам. На приобретение которых уходила вся его — разумеется, весьма скромная — зарплата главного редактора. Обедал он вместе с нами в заводской столовой, но брал ежедневно только винегрет с селедкой за семь копеек и два стакана чаю, если не ошибаюсь, по две копейки за стакан. Остальные необходимые для жизнедеятельности калории добывались за счет хлеба.

Помимо того что в моем лице Василий Маркович нашел ценного помощника, я еще оказалась благодарным слушателем, с которым можно делиться непрерывно совершаемыми открытиями.

— Знаешь, откуда происходит название «газ» — в смысле материя: «газовый шарфик»? — вопрошал он, заранее ликуя от того, что, разумеется, не знаю — откуда мне знать!

Я подымала голову от заметки о бригаде коммунистического труда, взявшейся искоренить из заводского быта вредную привычку прогулов по причине чрезмерных выпивок после получки, и ждала удивительных разъяснений. Василий Маркович длил сладкое таинственное молчание.

— Ну, потому что прозрачная, легкая, как газ… — выдавала я свою ложную версию.

— Ничего подобного! — торжествовал он. — От города Газа в Сирии, откуда эта материя впервые была доставлена в Европу!

Не могу сказать, что почерпнутые им сведения всегда представлялись мне безоговорочно убедительными, но отстаивать свою точку зрения я, разумеется, не решалась. «В последнее время по нашему заводу в целом отмечено повышение на 5 процентов случаев алкогольного отравления среди комсомольцев в возрасте до восемнадцати лет… — продолжала я свою назидательную корреспонденцию. — Некоторая часть случаев заканчивается принудительной госпитализацией в больнице и даже инвалидностью…»

Проникшись ко мне доверием, Василий Маркович постепенно начал предлагать на прочтение некоторые из своих книг — не природоведческие, разумеется, а художественные, то есть менее ценные, доставшиеся ему, по-видимому, бесплатно. Много-много прекрасных библиотек осиротело от умерших в блокаду владельцев. А новые жильцы, массово в кратчайший срок доставляемые из окрестных городков и деревень, не могли оценить попавших в их руки сокровищ и пускали на растопку. Или попросту выкидывали на помойку.

Благодаря Василию Марковичу я ознакомилась с «Дневниками Деникина», «Князем Серебряным» Алексея Константиновича Толстого, «Словарем русских суеверий» Михаила Чулкова, поэмой Алишера Навои «Лейли и Меджнун» и «Основами натурфилософии» не помню какого автора.

Правда, дружба наша продолжалась недолго. Однажды, посулив показать какой-то особо замечательный альбом с репродукциями старых мастеров и вообще ознакомить меня со своим драгоценным собранием, он завлек меня к себе домой. Коммунальная квартира в маленьком двухэтажном домике на бывшей окраине, незаметно для себя оказавшейся чуть ли не в центре города, но сохранявшей свой прежний облик заводской заставы с мучными лабазами и постоялыми дворами, которые теперь, разумеется, не выполняли своего прямого назначения, а были плотно заселены советским промышленным народом. Мы вошли во дворик, упиравшийся в огромную почерневшую стену капитального дома, поднялись на две кривые ступеньки и оказались не то в прихожей, не то в кухоньке, заставленной всяким коммунальным хламом. Первая от входа дверь вела в комнату Василия Марковича.