Пионеры против пенсионеров

– Если бы я сам не видел – ни за что не поверил бы. Этот хрупкий японец опрокинул бойца спецподразделения КГБ «Альфа» лейтенанта Петра Беленького по прозвищу «Годзилла», который был в два раза тяжелее и на две головы выше, как какой-то ночной горшок. И тот ляпнулся на пол, как содержимое этого горшка. Так что ты думаешь? Пионер наш – он ведь вроде только обозначил удар в пах. А на самом деле рукой нажал какую-то точку. И этот лейтенант через десять минут перестал дышать! Я думал, всё, ещё один труп! А этот Токугава, мать его, с улыбочкой так всем заявляет, мол, вот, он продемонстрировал искусство Дим-Мак.

– Как-как?

– Дим-Мак, техника отсроченной смерти. Мол, перекрывая некую энергию «ци» в человеческом теле, любой мастер единоборств может запустить в организме человека процессы, которые через некоторое время приведут к смерти.

– Этот твой Токугава при всех бойцах это сказал?

Леонов улыбнулся.

– Ну, что ты! Думаешь, я уже потерял квалификацию? Конечно нет. Только мои люди были, майор Шардин, капитаны Краснощек и Колесниченко. Я, как только мне доложили про этого лейтенанта, сразу всех лишних отослал и сам туда рванул. Смотрю, врач суетится, мол, надо реанимационную бригаду высылать. Тут этот японец и говорит, что, мол, всё сейчас исправит. Что-то там этому бойцу нажал, и тот задышал. У врача аж очки на лоб полезли. И я сразу этого эскулапа отослал, мол, потом позову. А Токугава и говорит, что специально эту технику нам показал. Я ему не сдержался и по шее таки врезал.

– А он позволил?

– Ты не смейся. Нет, я понимаю, что он старше нас и спец, но заслужил ведь! Предупреждать ведь надо было! Я и так на нервах был из-за второго попаданца, еврея этого!

– А этот что натворил?

Леонов встал с дивана.

– Слушай, генерал, пойдем на кухню, чего-то чая захотелось. Твои управдомы что-то в холодильник кладут?

Бобков засмеялся и тоже встал.

– Кладут-кладут. Ты это, генерал, про своего еврея расскажешь, а вот технику этого японца… как он там сказал, быстрой смерти?

– Отсроченной смерти.

– Вот, отсроченной смерти – пусть он эту технику больше никому не показывает. Надо её засекретить срочно. Сдается мне, это нам пригодится в операции «Рокировка». Понятное дело, обучить мы за такое короткое время вряд ли кого-то сможем, это же не морды бить и руки-ноги ломать, но японца твоего подвести к некоторым фигурам мы сможем. Всё, пошли пить чай. А что касается твоих соображений, то вначале я доложу всё Деду, а потом обсудим детали операции. Потому что начинать надо не позднее 25 февраля, потом будет поздно…

Глава одиннадцатая. Здравствуй, школа!

Многие люди не любят, когда их контролируют. А почему? Во-первых, потому, что им кажется, что им, таким образом, не доверяют. А, во-вторых, кому приятно знать, что за тобой всё время наблюдают? Вроде и не совершаешь ничего предосудительного, а, с другой стороны – и не совершишь ведь! Потому что понимаешь – всё станет известно. Вот и волей-неволей будешь вести себя, как положено… Ну, как заведено, установлено, предписано. Ну, а что в этом плохого? Есть законы, порядок, правила. Если все их соблюдают, то жизнь всех людей будет спокойной и без эксцессов, разве не так? Ведь все проблемы в обществе появляются тогда, когда нарушаются какие-то общие для всех правила, законы, нарушается сам порядок существования человеческого сообщества. Ведь законы, по которым живут люди, далеко не всех сдерживают от того, чтобы их не нарушать. И никакие репрессивные меры, никакое наказание не помешает тем, кто хочет жить не по правилам. А почему? А потому, что постоянного контроля нет и быть не может. Да, полиция, суд, административные органы – все это есть. Но они существуют в какой-то иной плоскости и включаются только после того, как человек что-то нарушает.

А вот если бы можно было не дать человеку нарушать закон? Если тотально контролировать каждого человека? Получается, это тогда рабство? Получается, тогда нет свободы? Нет демократии? Или же контроль – это и есть демократия?

Если тебе нечего скрывать, если твое поведение не угрожает обществу – значит, ничего страшного нет в том, что ты весь на виду? Или есть?

Днепропетровск, год 1977, 12 февраля

…Палата была все та же. Как будто ничего и не поменялось. Впрочем, когда Максим открыл глаза и через некоторое время смог сфокусировать свой взгляд, он заметил, что все же многое поменялось. И прежде всего – в палате стало много оборудования. Когда Вронский погружал его в гипнотический сон, ничего этого не было. А теперь – и датчики, которые его просто опутали, и всякие там приборы, которые явно фиксировали все параметры его жизнедеятельности, и, конечно же, врачи. Раньше их не было.