Пионеры Вселенной

– Господа, прошу меня извинить. То, что братья Тиссандье решили применить электрический двигатель, – очень и очень важно. Мы с вами, кажется, стоим на пороге великого открытия. Управляемые аэростаты начинают обретать силу. Это очень важно. Только они не могут вечно оставаться надутыми мешками. Им нужна форма и жесткая, устойчивая к сопротивлениям, оболочка. Они должны быть… Вы извините, но я должен покинуть вас, друзья… Мне пришла одна мысль… – и быстро пошел к себе в комнату…

Пожелав Вареньке и матери спокойной ночи, Стрешневы пришли к себе в спальню. Лиза плотно притворила дверь.

– Сережа, подверни в лампе фитиль и присядь на минутку, я хочу с тобой поговорить.

Стрешнев исполнил просьбу, присел на кушетку.

– Что тебя беспокоит, Лизок?

– Напротив, я сейчас успокоилась. Константин Эдуардович поправился, слава богу. Но мне думается, что Вареньке очень тяжело с ним… Видел, как он сегодня взорвался?

– Это же необыкновенный человек, Лизок. Он изобретатель, творец! Он живет идеями. Очевидно, его осенила какая-то значительная мысль. И полагаю, что это связано с твоим чтением французской газеты.

– Неужели его занимают дирижабли?

– Да, да, очень. Он сейчас во власти больших замыслов о полетах в небо, в мировое пространство. Рассказывал мне о новой статье и даже показывал чертеж снаряда, который может лететь в пустоте, где нет атмосферы. Весьма и весьма интересно. А сейчас, видимо, его заинтересовало сообщение об электрическом двигателе, который хотят применить французы на аэростате.

– На дирижабле, – поправила Лиза.

– Да, на дирижабле… как их?

– Братья Тиссандье.

– Да, да, Тиссандье. Видимо, Константин Эдуардович хочет применить что-то свое.

– Ты веришь в него, Сережа?

– Да, да, безусловно. Признаюсь тебе, только, ради бога, никому ни слова! Константина Эдуардовича избрали членом Русского физико-химического общества, которое возглавляет сам Менделеев.

– Неужели? Так это же надо отметить. Надо поздравить Константина Эдуардовича.

– Тс-с, Лизок, Он и слышать не хочет. И запретил об этом говорить.

– Да почему же? Ведь с таким званием он бы мог переехать в Калугу и преподавать в гимназии.

– Безусловно, Лизок. Безусловно! Но его обидели. Отклонили статью, выводы которой совпали с выводами других ученых, и избрали в виде поощрения. А он горд. Горд и уверен в себе. Считает, что за другую работу его изберут, как достойного.

– Когда это еще будет… Может быть, следует уговорить Константина Эдуардовича изменить свое решение?

– Что ты, Лизок. Он непреклонен!

– Да нет, Сережа, Константин Эдуардович такой мягкий, такой покладистый человек.

– В делах, в убеждениях – он тверд и непоколебим. Я уговаривал его – и слушать не хочет. Он скорей согласится нищенствовать, чем изменит свое решение. Да, да. Я знаю… Он мечтает о полете в мировое пространство и буквально живет этой мечтай. Видимо, между ним и Николаем Кибальчичем существовала незримая духовная связь. Константина Эдуардовича волнуют те же мысли, что занимали Николая. Константин Эдуардович очень интересовался проектом летательного аппарата Кибальчича, но я ничего не мог ему рассказать…

– А знаешь, Сережа, – со вздохом сказала Лиза, – Николай безусловно был необыкновенным человеком. Он был намного проницательней обычных людей и, безусловно, чувствовал и предвидел будущее. Поэтому он и написал свой проект.

– Да, да, согласен. Таков и Константин Эдуардович. Он тоже живет в мыслях на полстолетия впереди нас. Видимо, оба они жили идеями будущего. Поэтому я и вижу духовную близость их душ.

– Да, возможно, – задумчиво сказала Лиза. – Если бы Константину Эдуардовичу дать хорошие условия для творчества, он бы многое сделал. Я очень верю в его талант. И я рада, Сережа, что нам довелось подружиться с таким человеком. Будем его поддерживать по мере сил. А все-таки Вареньке с ним трудно. Я понимаю ее.

3

Когда спала большая вода и Циолковские переселились в свою просохшую, подремонтированную квартиру, в доме Стрешневых стало как-то пустынно и тоскливо. Это ощущение усугублялось внезапным отъездом в Петербург Екатерины Афанасьевны, вызванной депешей в связи с болезнью мужа.

Лиза, как и в первые дни приезда в Боровск, почувствовала себя одинокой изгнанницей.

Пока гостила Екатерина Афанасьевна и жили Циолковские, Лиза, кажется, была занята не меньше, а все-таки она успевала переводить статьи из французских газет для Константина Эдуардовича и кое-что читать. С рождением ребенка как-то вдруг все переменилось. Вдвоем с няней они еле управлялись с ним. К тому же по первому тревожному зову малыша Лизе приходилось вскакивать по ночам. Она так уставала, что нередко, присев на диван, мгновенно засыпала.